Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
— Женя, я…
Ух ты, а этот наглый хрен, по-моему, теперь не знает, что сказать? Сейчас, наверное, самое то — ввернуть противное «противное»:
«А я же, сука, говорил!»?
— Тетя Женя, успокойтесь, пожалуйста. Ну же, ну же, — только успевает что-то «очень мудрое» сказать, как моя Смирнова перекидывается с объятиями на непослушную дочуру.
— Мамочка! — визжит, скрипит Юла. — Мамуля!
— Детка, детка, детка, — Женька жалит поцелуями непослушного великовозрастного ребенка. — Слава Богу! Я… Я… Я…
— Да-а-а-а! — запрокинув голову, ворчу куда-то в потолок,
Женька прыскает от смеха и тут же забирается неудержимым хохотом — из крайности в другую спешным образом заходит. Вот это верный признак только-только начинающейся истерики. Обхватив ее за талию, оттаскиваю от зарядившей извинения дочери, спиной раскладываю на своей груди и, стиснув зубы, шиплю сухие утешительные слова:
— Перестань, чика. Перестань, слышишь? Хватит, мать…
Всё!
Всё!
Слышишь, шоколадная, как будто всё!
— Я думала, что ты ушел, Смирнов! — сейчас она стоит в нашей спальне, лицом к окну, как к лесу передом, а ко мне задницей или, что более корректно, вероятно, узенькой спиной.
— Ушел? — пытаюсь подойти, но Женька вдруг отставляет руку, сильно выгнув кисть.
— Бросил! Оставил! Кинул! — опускает голову. — Навсегда. Все, мол, надоело, а я, черт возьми, устал. Ты ведь…
Проворачивал уже такое?
— Никогда! — нагло наступаю, но останавливаюсь, когда вдруг упираюсь пахом в оттопыренную женскую ладонь. — Чика…
— Не подходи, Смирнов! — бурчит жена. — Я ко всему привыкла и через многое с тобой прошла, но это, — кивает в неопределенную сторону, — стопроцентный перебор, Сережа. Это слишком даже для тебя!
— Прости, пожалуйста.
— Еще раз? — вполоборота задает вопрос.
— В последний! — мягко уточняю количество и срок.
— Мы разводились, но…
— Не было такого! — заканчиваю за нее.
Я все равно был рядом и спал с чикуитой в одной кровати. Пусть о подобном даже и не заикается. Я не Красов, да и ситуация у нас совсем иная. Никакой разлуки, одна лишь старость на двоих и собственная жизненная лямка.
— Ты не уйдешь, Евгения, — шепчу, уткнувшись носом в темные распущенные волосы. — Не провернешь подобное. Ты не Юлька, а я…
— Не Свят?
— Ну, знаешь ли! — пытаюсь возмущаться.
— Ты ведь вынуждаешь, даже требуешь. Ты меня выталкиваешь, Смирнов!
— Я сказал «нет», — рявкаю, как отрезаю. — Не дошло, чика?
— Я устала, Серый. К тому же возраст и…
— Мы молоды душой, жена. У нас за стенкой ютятся очень маленькие дети. Их надо поднять и довести до ума.
— Они очень красивые, но как будто бы уставшие! — мечтательно, отвлекаясь от насущного, внезапно заявляет поскуливающая чика. — Неужели это правда? Большое чувство? Единственная любовь? Она ее нашла?
— Да, — глубже проникаю в ее густую шевелюру, — да, да, да!
— Она так сильно его любит?
— Здесь уместнее употребить все времена. Всегда любила, любит и будет любить. Женька, наша дочь способна на подобное. Моя малышка зачарованно дремала, а сейчас пробудилась ото сна.
— Всегда любила? — она цепляется за прошлое.
— Помнишь
Мы ищем в этом мире то, чего нас жестокий и завистливый на чужое счастье Боженька лишил. Свое! Собственное! Личное! И, как воздух, нам необходимое!
— Это он? — расслабленно откидывается на мое плечо.
— Без сомнений, — прихватываю поцелуем тонкую ключицу. — Сегодня я видел истинную пару, Женя.
Я видел реинкарнацию своих родителей, чья любовь была предначертана на Небесах и выдана с обыкновенным предписанием:
«На все простые-непростые времена!».
— Я не верю, — прикрыв глаза, сильнее раскрывает шею для меня, встает на цыпочки и, заведя себе за спину руки, обнимает мое тело. — Целуй, Смирнов! Как у тебя получилось…
«Пошел на хитрость, моя испанская жена» — похмыкиваю, облизывая предложенную часть маленького тела.
— Да-а-а, — мурлычет Женька.
— Он меня в свою семью привел, — смеюсь, прикусывая кожу. — Сдал логово и показал свою любимую волчицу с маленьким волчонком. Вот так хотел кусочек счастья облизнуть…
Молодой волк не смог перехитрить уставшую от постоянной гонки, плешивую и дряхлую собаку. Он был вынужден пойти на определенные уступки после того, как я обрисовал ему свой чудо-план. Святослав — разумный, сильный, волевой и выдержанный человек. Он понимает, вернее, знает, к чему может привести неустроенная жизнь с Юлой в бегах, на тех квадратных метрах. Мудрый, стиснув зубы, рулил в казарму, к ним домой и яростно молчал, когда на КПП зеленый молодняк устраивал мне допрос:
«Кто такой, откуда, зачем и по чьему разрешению я вынужденно посещаю сей воинский „притон“?».
Пришлось там козырнуть давнишней ксивой и напомнить, что я тоже как бы непростой гражданский, а был до некоторых пор при должной форме и при старшем офицерском звании. Когда родилась Юла, я вынужденно аттестовался и заново пристроил себе на плечи темно-синие погоны с красными просветами. Служил, чего уж там, не слишком долго — развод мы «праздновали» вместе с моим уходом на гражданку, но я все-таки поднялся со старшего лейтенанта, перемахнул капитана и отшагал в майорском статусе необходимый срок, а после… На заслуженную «пенсию» ушел. Отец бы мной гордился. Гордился бы за звание, а не за то, что я законным образом разобрал свой семейный крепкий статус. А, ладно! Что было давно, то давно прошло! Но пацаны, расхлябанные и полусонные, в той будке при караульном чертовом параде, раскрыли рты от изумления и, конечно же от баек, которые я им, посмеиваясь, поздней ночью через боковое приспущенное стеклышко травил.
«Пропустите!» — внезапно рявкнул здоровый черт, который предварительно засунул рожу в салон и сделал краба для смурного Свята. — «Здравия желаю, Святой! Я Стас!» — протянул большую руку мне, а после, ощутив всю крепость моего пожатия, гаркнул желторотой суетящейся братве. — «Завтра будем „губки“ дуть? Я кому сказал, поднимай гребаную палку, дурло! Свят, вы…».
«Они съезжают, парень» — подумал про себя, а после вслух за чашкой кофе все за них решил. Считаю, что в тот момент не только я, но и Святик правильно и мудро поступил…