Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
— Реветь надумал? — он щурит правый глаз. — Уведомил бы, черт возьми, заранее, тогда бы я батистовые платочки к нашему свиданию прихватил.
— Херня какая-то! Не думал, что это трудно. Прикинь, команд не слушается собственный язык.
— Давай-ка на холодную обсудим, — руками двигает, словно физически вжимает в землю непростую ерунду.
— Блин, это не реклама, Петр!
— А я таким не занимаюсь, но, правда, не могу. Не могу поверить, что до этого дошло.
— Ты плохой актер, Велихов, но по-прежнему считаю, что хороший друг, — отвернув лицо, ехидно
Кому я все рассказываю и изливаю душу? Он точно в курсе. Юля ведь у них жила. Возможно, с ним жила. Возможно, долго и в одной кровати.
— Что ты…
— Наша история — не секрет для тебя, впрочем, как и для ближайшего окружения. Тут только слепой мог бы проморгать душещипательную ситуацию, — сейчас мне почему-то вспоминается отец. Ох, как все, черт возьми, некстати.
— И все же?
— С подобным лично не встречался, а давать советы — сам понимаешь, не мешки ворочать. Она ушла. Что делать в сложившейся ситуации?
— Понимаю.
Это вряд ли!
— Что? — настаиваю и пытаю.
— Я не знаю.
— Сдулся?
— Я вдовец, Костян, но не разведен. Знаю, что моя жена в вопросах расставания в конкретном индивидуальном случае будет полностью нейтральна. Тоська не дернется в ЗАГС или еще куда без моего кивка.
Ни черта себе у мерзавца самомнение!
— А вдруг устанете? — выкатываю само собой напрашивающееся уточнение.
— Отдохнем, переведем дух, обсудим и заново начнем, — без запинки, как по написанному выдает.
— Рад за тебя, Петруччио. И за твою уверенность.
— Прекрати! — шипит сквозь зубы. — Я не терплю…
— Мне можно, Велихов. Забыл, кто твой друг?
— Не держу отныне никого в друзьях.
— Как там, кстати, Мантуров Егор?
— Вот, Костян, мы и поговорили, — он снова поднимается, но тут же плюхается на то же место. — Давай без взаимных уколов. Согласен?
— Зря, зря, зря… Все может в жизни пригодиться, — подкатив глаза, язвлю. — Вы не общаетесь?
— Меня решил обсудить? — перекрестив на груди руки, откидывается на спинку стула.
— Нет, что ты! Кто я, в конце концов, такой? А впрочем…
— Согласен?
— С чем?
— Понизим уровень юмора, подколов и уничижения до минимума, пересечем нулевую отметку и в минус уйдем. Ну? — кивком меня к чему-то побуждает. — Или? Или?
— Да!
— Итак, я готов внимательно и даже с состраданием послушать все, что ты намерен рассказать, Красов. Но помощь, о которой так любезно просишь, точно не получишь. Извини, я с Юлькой так не поступлю. Не будет ни единого росчерка пера на каком-либо документе. Я…
— Хочу поступить достойно, Велихов, — прикрыв глаза, интонируя уверенность, произношу. — И не затягивать. Ей нужна свобода, а я стремлюсь к спокойствию.
— Похвально, но некуртуазно, — по-моему, он издевается. — В качестве кого ты меня рассматриваешь, когда говоришь о подобной помощи?
— Помоги с документами, будь официальным представителем. Я даю Юле развод, — себе под нос бухчу, — но мне не хотелось бы, чтобы кто-то посторонний лез в нашу жизнь наглым носом и липкими руками.
— Ты офонарел, братан? Все? Я ведь только сообщил, что в такое не желаю вмешиваться. А ты, любезный, решил харакири сделать, а меня в надежные свидетели позвал? Мне побегать, чтобы вы с девочкой разошлись по сторонам? Иди ты к черту, Красов…
«Ты только не насилуй, Костя, и ни к чему свою любимую не принуждай» — каким-то нестираемым посланием сейчас горят отцовские слова. — «Будь с ней естественным, сынок. Если любишь, то скажи и не сдерживай себя!».
«Любишь, любишь, любишь… Она спит с каждым. С каждым, кто постель предложит. Мол, жизнь одна, чего стесняться. Никому не отказывает!» — закладываю в карманы брюк ладони, поворачиваюсь к нему спиной и подхожу к окну.
«Ты выбрал эту женщину, Костя? Или она тебя?» — отец кричит, острыми словами ощутимо задевая мой затылок.
«Какая разница?» — утробным шепотом рычу.
«Уверен, что ты все о ней знал: кто такая, где и чем живет, как проводит свободное время, где учится, с кем гуляет, как относится к сексуальным отношениям, кто нравится, кто не впечатляет. Ты себя к какой из упомянутых категорий относишь? Провести время или построить кое-что внушительное? Ты серьезный парень, а сейчас трындишь как порвавшая случайно целку девка. Нечего пенять на кого-то, что этот кто-то вдруг тебя не оценил. Позиция жертвы и обиженки мужчине совершенно не к лицу. Разберись с тем, что есть. Считаешь, что имеешь право указывать ей, как нужно жить? У Вас именно такие отношения? Вы пара?».
«От тебя, отец, не ожидал. По-твоему, верность хранить необязательно. Пустая трата времени и нерентабельно! Да?» — сухо огрызаюсь. — «К тому же для здоровья, говорят, полезно. Если мы дойдем до крайностей, то…».
«Что Аня обещала?».
«Обещала?» — вполоборота к бате обращаюсь.
«Тебе обещала верность хранить? А ты ей что? Сделал предложение или решил, что тоже можешь внести свой личный вклад в закрома общественного пользования? Господи, Костя! Как ты жить на свете будешь, если ни черта, по-видимому, не понимаешь? Ты собственник, мой мальчик?».
«Пап, ты прикидываешься или специально бесишь? По-твоему, все в порядке вещей? Я с ней, она со мной, потом вдруг третий подвалил, а там…».
«Детский взгляд на вещи, Красов!» — отец гудком орет.
«Пусть так! Семья…».
«Нет такого, черт возьми, понятия! Тем более в этом блядском случае. Да что я говорю! Все в мире опошлено, забыто и размыто. Ответь, пожалуйста, сынок. У вас семья? Муж и жена и сучий выводок детей?» — хрипит, разбрызгивая слюни. — «Да научись, в конце концов, прощать. Каждый может ошибиться. Она важна? Нравится тебе? Готов с ней быт свой разделить? О чем мы говорим, если ты даже не считаешь нужным познакомить нас. Очередное увлечение, Костя! Ты для нее, как маленькая звездочка на фюзеляже истребителя. Замнем, наверное, и прекратим дискуссию. А если есть планы, то… Простить, перешагнуть и дать последний или предпоследний шанс — искренняя заинтересованность и большое чувство…».