Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
— Ага! Но сначала разговор, товарищ подполковник, — она вытягивает маленький фотоальбом из детских рук и грубо тычет им мне в нос. — Твоя работа?
— Он заинтересовался теми фотографиями, детка. Ему всего лишь четыре, а он строго блюдет родственность. Мой склад был не очень приятен для посещения, поэтому я его немного облагородил. Ему понравилось?
— Мне! Мне понравилось, Мудрый. Почему ты не интересуешься моими впечатлениями? Считаешь, что я не оценю? — не глядя внутрь, пролистывает твердые страницы, проживая за каждым взмахом бумажного полотна определенный момент совместной жизни. — Что ты натворил с нами, Мудрый? Мы столько вместе пережили, пока… Господи! Ты должен
— Юль?
— Что?
— Какая разница?
— Издеваешься, Мудрый?
— Нет, — подбородком прижимаю ее темя. — Перестань злиться в праздничный вечер. Сегодня работает волшебство…
— Уверовал? — впивается щипком в мой бок.
— Накажу! — встречно зажимаю. — Разбудишь ребенка. Кстати, кого Игорь ждет?
— Никого. Он в курсе, кто доставляет ему подарки под ёлку.
— Мой сын так мудр?
— Замолчи, — шипит змеей. — Не увиливай от разговора, Святослав.
— А если я не хочу сегодня об этом разговаривать, Юла. Если я все осознал, пережил и отпустил. Если я просто счастлив. Если…
— Ты измучил меня, Свят.
— Но своего добился! — хмыкнув, заявляю. — Мы будем вместе. Чего еще?
— Это типа извинения? — оттолкнувшись, выползает из-под моей сжимающей ее руки. — Я поражаюсь таким талантам. Вы одинаковы! Как под копирку слизаны. Все мужики…
— Козлы! — заканчиваю за нее и тут же уточняю. — И вот такие! — вращаю пальцем у виска, как делал мой сынок, когда встречался с Красовым в том пабе у Сергея. — Костя сделал подобное от себя. Твой отец помог нам с выбором подарков. Там, — киваю на коробки, горой накиданные под елку, — много игрушек, сладкого, но есть кое-что еще…
— Я не смогу! — перебивает, громко всхлипывая.
— Тише, — отвлекаюсь на подтянувшего к себе согнутые ножки, наряженные в новогодние носочки, обиженного на неявившегося к нему «Дедуску Молоза», заснувшего маленького разбышаку. — Это только для него. Это лучшее, что он о себе оставит Игорю в подарок.
— Что там?
— Сын разберется.
— Что там, Свят?
— Их воспоминания.
— Зачем…
«Зато у меня два отца!» — ору, захлебываюсь и давлюсь.
«Нашел, чем гордиться» — смеется Тонька. — «Не помню, чтобы тебя наша мамочка рожала. Тебя в капусте, видимо, нашли? Аист скинул ношу, когда перебирался в теплые края?».
«Потому что ты сопливая, Смирнова. Ты младшая! У тебя из воспоминаний только материнская сиська, да отцовские шалости, когда он подкидывал, как куклу, к небесам».
«Я прокляну тебя!» — больно бьет ладонями по столу. — «Чтоб ты…».
«Я старше вас всех» — вдруг громогласно гордо заявляю.
«Одну минуточку, пацан» — Даша, дочь Смирнова Алексея, выставляет палец, почти приказывая мне заткнуться.
«Святик, Святик…» — гладит мою руку Ксения, ее родная младшая сестра. — «Пожалуйста, перестань. Да прекратите все!».
«Ревнуешь меня к своему отцу?» — задираю голову, гордо выставляя подбородок. — «Что замолчала, Ния?».
«Если ты не замолчишь, то я…» — сипит теперь Юла.
«Ну-ну? Что ты? А что ты можешь?» — специально провоцирую ее.
«Больно укушу!» — указывает на шее место. — «Вот сюда вопьюсь и отравлю».
«Мелкая змея…»
— Юль, покрывало, — поворачиваюсь боком, придерживая детскую головку, уложенную на моем плече.
— Сейчас-сейчас. Подержи его.
— Дед Молоз… — сын хнычет и тяжело сопит. — Он не плиехал! — стучит кулачком мне по груди.
— Я разбужу тебя, детка, — зачем-то обещаю и в ту же секунду
Она лишь головой качает, а после добавляет грозящий указательный палец и полирует злость, выставляя руки себе на пояс.
— Будем раздевать? — глажу теплый живот мальчишки.
— Он уже в пижаме, — Юля поправляет одеяло, подтыкая по краям.
Не заметил — не узнал.
— Новогодняя? Ему тепло?
— Угу. Его заказ. Я обманула. Мы раскрыли все подарки, Свят. С ними по-другому не выходит. Я не умею прятать и что-то запрещать, а он обязательно находит и начинает вить с меня веревки. Рисунок рассмотрел?
Ну да! Там пасутся бесконечные динозавры: на узенькой груди, худеньких руках, мягком животе, на бедрах и коленях, и вероятно, даже на спине.
— Как думаешь, кем он станет, когда вырастет? — спрашиваю загадочно улыбающуюся жену.
— Не знаю, — дергает плечами. — Идем.
— Я загадал одно желание, — с тяжелым вздохом лениво отрываю зад от кровати, на которой возится мальчишка, укладываясь с небольшим уютом на бочок. — Всего одно, Юля. Год назад, наверное, — неуверенно звучу, припоминая то, что произошло тогда. — Где-то в это же время. В тот момент я проходил лечение в военном госпитале. У меня были проблемы со здоровьем. Хочу, чтобы ты об этом знала, но сейчас все хорошо. Думаю, это ты тоже заметила. Я здоров.
— Свят, пожалуйста. Я все понимаю. Мне очень жаль. Я…
…Сильно голодал. Добровольно отказывался от жалкой пищи, которую получал от тех мучителей, и специально доводил себя до изнеможения, потому как не мог больше выполнять те блядские приказы, которые лились, как из рога изобилия. Я видел смерть, свидетельствовал лично на каждом хладнокровном убийстве молодых ребят. Но… Я не стрелял. Ни разу! Ни разу не стрелял в своих, зато отчаянно пытался покончить с собой и намеренно приставлял к виску ствол самодельного пистолета, который мне силком вставляли в руку. Я бил себя по голове, сходил с ума, визжал, как баба, и громко заклинал. Просил о милости — молил о смерти. Бездушных жестких тварей умолял. Но ни хрена не помогало. Наверное, потому что… Это нелюди и человеческое им просто чуждо! Они не знают, что такое сострадание, уважение и дань мужеству. Им незнакомо понятие офицерской чести, воинского братства и взаимовыручки. Так вот, я не смирился. Отнюдь! Отчаянно боролся и пытался, поэтому в один момент я стал действовать хитрее, предприимчивее, изощреннее. Я заболел — физически, психически — душевно, осознанно ослаб, перестал двигаться, галлюцинировал и стал мучительно и медленно издыхать. В таком состоянии меня нашли и вытащили из убивающего плена. Меня за бесценок продали, а наши сразу выкупили, как жирный шмат жалкой мертвечины, которая даже на убой не годится, потому что сожрала собственный ресурс, усиленно потребляя стратегический запас…
— Я собрался ради тебя, Юля. Слышишь? — она толкает меня в спину, шипит и даже нюнит, тихо чертыхается и, вытащив нас из детской комнаты, грубо разворачивает к себе лицом.
— Что ты пережил, Мудрый! Господи! Мне очень жаль. Какое горе! — вцепившись пальцами мне в плечи, ползет, как маленькая ящерка, по длинному стволу. — Оно того стоило, Свят? Стоило? Я не хочу воевать. Война — это… Больше никогда не отпущу тебя. Не надо, не продолжай. Довольно!
— Я загадал, — сильно сглатываю, — я загадал… Блядь! — мгновенно получаю мягко, но все же ощутимо, пальцами по морде. — Я… Прости, пожалуйста. Я загадал тебя! Ты мое желание, Юла. Мой фетиш и спасение. Ты наваждение, Смирнова. Хочу, чтобы ты всегда была со мной.