Chercher l'amour… Тебя ищу

Иголкина Леля

— Я покажу, — горланит Коля.

— Цена та же? — Сергей елейно уточняет.

— Да.

— Их две?

— Как заказывал.

Да что это за человек такой? Вездесущий, всесильный, пробивной.

— Сладкий? — тихо говорит Смирнов.

— А?

— Пойдешь с папой? Поможешь?

— Пойду.

Сын будет наблюдать, как его отец орудует колюще-рубящим оружием? Только бы он не испугался, а я не натворил беды.

— Идите вдвоем, я докурю и тоже подойду…

Игорь смешно переставляет ножки, заточенные в сказочные боты. Он крутит задом, когда меняет шаг, потом подскакивает в попытках

обогнать, периодами задирает голову и запускает на меня пытливый взгляд. А я не тороплюсь и даю сынишке фору: специально уменьшаю свой размах, подстраиваюсь под неуверенный ход мальчишки и ненавязчиво предлагаю руку, задевая пальцами его головку, щечку, ушко, а затем плечо.

— Детка?

— А? — обратив лицо ко мне, с прищуром от зимнего ослепляющего солнца заглядывает мне в глаза.

— Устал?

— Нет, — чтобы, видимо, уверить в этом, начинает ускоряться, высоко задирая ноги, сгибая их в коленях под очень острым углом.

— Ты всегда на Новый год в лес за елкой ходишь? — все-таки беру его за ручку, а затем присаживаюсь и, обхватив под попой в гномьих панталонах, располагаю на себе. — Вот так! Лучше?

Он тут же занимает наиболее удобное положение. Забросив мне за шею одну ручку, ладошкой второй упирается в мою грудь.

— Да.

— С дедушкой уже рубил елочку?

— Нет.

— С Костей? — на всякий случай уточняю, хотя понимаю, что, видимо, такая великая честь выпала по счастливой случайности только мне, как его родному отцу.

— Нет.

Что и требовалось доказать!

— А почему ты гномик сегодня?

— Это дедуска придумал.

Это я и без его разъяснений понял.

— Смесно?

Оборжаться можно!

— Тебе не холодно? — не спускаю с сына глаз. Он внимательно присматривается к окружающей обстановке, как будто что-то запоминает, к чему-то приноравливается и разрабатывает грандиозный план.

— Смотли! — вытянув ручку, указывает на высокое и пышное дерево, у которого на хвойной лапе прицеплена белая ленточка, о которой нас заранее предупредил Коля. — Плисли? — сын смотрит прямо на меня.

— Да, — я замечаю второе дерево, стоящее рядом с этим.

«Спасибо, что не далеко» — улыбнувшись, опускаю сына на землю.

— Сто тепель? — он крутится вокруг своей оси.

— Твой сильный папа, великий князь, устроит небольшое представление, — в наш интимный разговор вклинивается собственным тараном чем-то озабоченный Сергей. — Свят, на два слова, — указывает на место, где намерен что-то по секрету мне сказать. — Князь, стоим на месте и никуда не двигаемся. Прием?

— Да, конесно, — сын с открытым ртом изучает дерево, которому осталось жить пять-шесть взмахов топором.

— Свят, кое-что случилось…

«Юла!» — первое, что на воспаленный ум приходит.

— Она? — сжимаю кулаки и занимаю нападающую стойку.

— У Суворова дочь умерла. Ядвига ушла сегодня. Мне Лешка вот только позвонил. Отмучилась малышка. Господи! — он выставляет руки себе на пояс и запрокидывает голову, но искоса умудряется следить за тем, кто тщательно-внимательно изучает лес.

— Чем я могу помочь?

— Останешься за старшего, — криво улыбается. — Прости, Игоря завтра не заберем.

— То есть?

— У нас с Женькой были планы на завтрашний день. Хотели

этого мальца умыкнуть, чтобы вы побыли с Юлей наедине, но на такое малыша не потянем. Повод не подходящий, да и возраст у князя для подобного слишком юный.

— Вы едете?

— Конечно. Это старинные друзья. Туда еще и Велиховы старшие подтянутся. Там будет ад, Святослав. Уверен и…

— Я мог бы… — пытаюсь вставить нужные — какие, к черту, нужные — слова.

— Будь с женой и сыном. Лучшая и адекватная помощь. Одну Юльку не оставляй, а сочувствующих и способных на подвиг, кроме воскрешения, там будет хоть ковшом черпай. Пиздец! Так не вовремя. Короче, дом на тебе, а жена при тебе, а этот… — Смирнов чему-то удивляется. — Ты погляди на него. Он сейчас это дерево зубами прогрызет.

Сын, подставив бархатный зеленый зад высоким небесам, стоя на карачках, прощупывает ручонкой ствол ели, специально приготовленной для нас.

— Натуралист, итить! Ладно! — Сергей звонко хлопает в ладоши, а сын подскакивает и колпаком с тем дребезжащим колокольчиком задевает занесенные снегом еловые лапы. Снег щедро укрывает детскую толкушку и хлопьями падает мелкому за воротник.

— Ай-ай! — пищит сынок. — Папа! — и задом выползает, покидая свой вынужденный наблюдательный пункт…

Два топора… Два здоровых мужика — четыре крепкие руки… И две крохотные маленькие ручки, обрывающие нижние ненужные ветки.

— Устал? — подмигивает с грустной улыбкой на губах Смирнов.

— Неа, — хохочет князь.

— Свят, Женя уже знает, а Юле скажешь сам. Хорошо?

— Да. Сергей, мне неудобно, я ведь знаком с Алексеем и потом, этим летом были там. Может…

— Вы не нужны там, сынок. Там царит неописуемое горе. Ребенок умер, — шепчет, опустив низко голову. — Не стоит раздражать того отца своим счастьем. Поверь, пожалуйста. Он будет, сам того не желая, зло завидовать тебе. Это страшное чувство. Приклеится — вовек не отмоешься. Я знаю, о чем говорю, — тяжело вздохнув, Смирнов выпрямляется и занимает нормальное положение. — Дом завтра будет полностью в вашем распоряжении. Постарайтесь на спалить его. Все-таки столько лет без происшествий простоял. Или еще чего-нибудь натворить.

Добавить бы, наверное:

«Клянусь!»,

но я, как это ни странно, изо всех сил держусь…

— Юль? — все тот же бархатный комбинезон, та же поза, только гордо выпрямившая спину стоит перед окном в нашей комнате.

Сей скромный по некоторым меркам уголок, естественно, целиком и полностью ее, а я всего лишь снимаю у нее небольшое пространство на кровати, в платяном шкафу-купе и в двух ящиках огромного комода, которое она мне, по доброте душевной и исключительного из большого чувства, любезно предоставляет.

— М?

— Я не мог тебе не сказать. Как ты?

— Тяжело смириться. Что за жизнь такая! Как думаешь, что теперь там будет?

— Я не знаю.

И ведь не соврал! Сергей бесконечно прав, когда сказал, что подобное горе несравнимо по своим масштабам ни с чем из существующего в этом мире.

— Тебе елка понравилась? — становлюсь за ее спиной, в попытках отвлечь и растормошить раздражаю Юлю ничего не значащими вопросами.

— А тебе? — вполоборота вопросом отвечает на простой вопрос. Парирует и весьма искусно.