Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
— Свят… — где-то рядом внезапно шепчет Юля.
— Тихо, сладкая, — выпрямляюсь, отставляю руку, подманиваю пальцами и скашиваю взгляд. — Иди сюда. У нас тут гостья. Хочешь познакомлю?
— Я напугала? — громко шлепает по нерасчищенному входу. — Что ты сказал?
— Что, мать твою, за вид? Юль, ну в самом деле! Зима, а ты трусишь прелестями, словно в летний зной. В сосульку превратишься. Где куртка, шапка? Твою ж мать…
— А ты погрей!
Смирнова не одета. Вернее, из одежды на Юле колышутся тот странный свитерок и легонькие брюки.
— Обними, —
Раскрываю плед и забираю полуголую соседку в теплый плен. Захлопываю дверцы, надежно укрываю и фиксирую свой капкан.
— Смотри, вон там! — упираюсь подбородком ей в плечо и говорю почти на ухо, поднимая завитки волос.
— Это… — Юля квакает, ойкает, пищит и ежится, а я ладонью закрываю женский рот.
— Ее зовут Лиса. Она маленькая мать. У нее были детишки.
— Я боюсь.
— Она тебя боится, Юля.
— Они разносят бешенство.
— Ты с ней целоваться, что ли, будешь?
— Ты ее трогал? — вполоборота задает вопрос.
— Да, живот и сиськи мял. Ты не давала, я решил переметнуться на местную фауну. Юль, ты чего?
— А прививки?
О! Опять?
— Спокойно, сладкая. Давай помолчим и просто понаблюдаем за дикой красотой.
Лиса садится, раскидывая хвост по снегу, лыбится, ощеривается и, выставив кончик языка, почти хохочет.
— Надо ее прогнать, — бормочет Юля.
— На хрена?
— М-м-м? — тот случай, когда «я как бы ляпнула, но не подумала», ага? — Она дикая.
— Как ты, жена.
— Офонарел.
— Ты расцарапала мне шею, сладкая. Как прикажешь понимать такое?
— Заслужил! — гордо заявляет. — Господи! — пищит, потому как рыжая-бесстыжая на жалких полусогнутых движется опять.
— Стоять, жена! — сильнее прижимаю, прошу и обещаю. — Не бойся, сладкая. Ты под надежной защитой. Под этим покрывалом ты спрятана, как под бронированным забралом.
— Вместе? — шепчет Юля.
— Вместе, — прикрыв глаза, еще раз убеждаю.
Отныне…
Навсегда!
Глава 41
Долгое прощание
Мне очень жаль.
Мне жаль?
Мне немного жаль!
«Прости, пожалуйста» — начну, скорее всего, так, а в завершении добавлю, приправив сочной патокой нечто глупое. Наверное:
«Прощай?»…
«Не каждому дано, солнышко, не каждому. Он поймет, Юля. Надо только правильно подать и успокоить. Расстаньтесь добрыми друзьями, зарой случайно вырытый топор непонимания и тупой вражды. Что делить по факту? Вы с ним с детства знакомы».
«Ты сейчас серьезно?» — определенно, я чересчур недоумеваю в этот непростой момент, когда, раскинувшись студенистой медузой на отцовском теле, отчаянно пытаюсь гнилую философию понять.
«Вполне!».
«То, что между нами произошло, можно забыть, а потом простить и даже сохранить дружеские отношения?» — мои глаза ползут неконтролируемо на лоб и дальше вверх. — «Будем встречаться по счастливым датам? Свят станет пожимать ему ладонь, а Костя хлопать встречно по плечу? Игорь наверняка с ума сойдет, потому что запутается в „этих“ непрекращающихся
«Всякое возможно!».
«Это ведь измена!» — я резко вскрикиваю и так же замолкаю. — «Не вижу причин для мирного общения. Я, видимо, несовременная женщина. У меня такое в голове не укладывается. Думаю, что мама меня поддержит. Она, кстати, рекомендует…»
«Да» — спокойно шепчет чересчур внимательный сейчас отец. — «А ты знаешь, мне вдруг стало чрезвычайно интересно услышать то, что выдает, когда я этого не слышу, от счастья обезумевшая чика. Поделишься?».
«Па-а-а-а?» — не скрывая изумления и только-только зарождающейся злости, урчащим звуком, все же слишком душно и чуть-чуть пронзительно воплю. — «Нет!».
«Всякая херня в жизни случается, Юля. Уж поверь, солнышко, и не через такое люди умудряются проходить. Но ты все-таки будь первой или умной, вернее, мудрой — без привязки сама знаешь к кому, протяни ручку и покажи, что готова на компромисс».
«Худой мир лучше доброй ссоры?» — мну, трамбую и накручиваю себе на палец его теплую рубашку, потому как ощутимо нервничаю и быстро завожусь.
«Да».
«Я понимаю, что должна, но…» — осекаюсь быстро, давлюсь словами и скулю. — «Теперь это будет выглядеть, как предательство по отношению к Святославу. Он разрешил…».
«Разрешил?» — не скрывая удивления, отец оттягивает меня от своей груди. — «Теперь ты послушно выполняешь то, что говорит великий Мудрый? Юля-Юля…».
«Я его ждала…».
«Поэтому позволяешь вить веревки из себя?» — отец, похоже, сильно злится.
«Не позволяю!» — мотаю головой, глотаю трудные слова. — «Ты ведь на нашей стороне?».
«Не надо растаскивать людей по сторонам, Смирнова. Когда мы с мамой развелись, то…».
«Пап-пап, это было очень смешно!» — я грубо пырскаю, а после, совершенно не скрывая издевательского тона, с насмешкой говорю. — «Ваше расставание можно называть как и чем угодно, но только не разводом. Полноценным, если угодно: по всем правилам и общепринятым канонам. Ты ведь ни на секунду не оставлял ее, преследовал и напоминал о себе при каждом удобном или неудобном случае. Ты донимал ее и нас. Ты, Господи, жил в этом доме на правах хозяина и никак не успокаивающегося мужа. Вы были врозь исключительно на бумаге. Так ты понимаешь развод? Все как всегда, за исключением, конечно, моментов эмоциональных приходов. Где ты, кстати, был тогда?».
«Пил, не просыхая!» — он говорит, задрав небритый подбородок.
«За-ме-ча-тель-но! Гордишься собою?» — утыкаюсь нехорошим взглядом в его лицо в попытках испепелить все в адском диком пламени.
«Нет!» — отец губами пару раз клюет мой влажный лоб. — «Это я к тому, что не будь удобной для Свята. Ему уж точно не нужна покорная и бессловесная жена. Он привык к приказам, Юля. Для этого сынку необходима тяжелая и постоянная работа. Лёшка, конечно, оформит жесткие трудодни, когда не будет времени даже голову поднять, а не то что погрузиться в какой-нибудь мыслительный катарсис, но и ты не отпускай его мысли в свободное плавание. Живите без остановки. Ты поняла?».