Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
— … — встав на носочки, целует мои щеки, кончиком языка щекочет границы скул, кусает подбородок, зализывает раненое место и сильно всасывает кожу.
— Я хотел тебя. Я заслужил тебя! Юля, прекрати…
Не сдержусь и растерзаю! Возьму просто здесь, рядом с комнатой уснувшего мальчишки.
— Бери! — клевком целует кончик носа. — Струсил, товарищ подполковник?
— Нет, — напираю телом, припечатываю Смирнову спиной к закрытой двери и запускаю руку под расшитый северным рисунком длинный свитер…
«Третий?» — Юля крутит голой грудью у меня под
Увы! На глаз:
«Полуторный — не больше!», но для нее я, как водится, на все готов.
«Какой размер чашки?» — выставив кончик языка, пытаюсь поймать на мягкую вершину подскакивающий туда-сюда розовый сосок.
«Ты в этом, что ли, разбираешься?» — она сжимает полушарие, как будто хочет накормить ребенка, бережно поддерживает, направляет и шутливо отдает приказ. — «Открой рот, Мудрый!».
Послушно выполняю: открываю рот, убираю зубы и прикрываю наглые глаза.
«А-а-а!» — Юля выгибается, упираясь плоским животом, давит на слегка расслабившуюся плоть. — «Ещё-ё-ё» — громко стонет и, вероятно, водит головой. Откуда знаю? Она всегда так делает, когда я играю с мелким «выменем», которым эта девочка меня вознаграждает после основного секса…
— Люби меня, — периодами ноет Юля, пока я раздеваю. — Быстрее…
— Прости, что разбил семью. Юль? — обхватив за плечи, мягко отстраняю от себя. — Я хочу кое-что сказать.
Юля тормозит и опускает вдоль тела нервные от страсти руки. Я же низко опускаю голову и неспешно отхожу назад:
— Петр утром написал мне сообщение.
— Тебе? — Юля в изумлении раскрывает рот.
— Ты разведена. Свободна. Документы готовы, в полном порядке. Ты больше…
— М-м-м! — закусывает нижнюю губу и мотает в исступлении головой. — Я хочу поговорить с ним. Мне ничего не нужно. Я ни копейки не возьму. Костя должен понять. Я так виновата перед ним. Пожалуйста.
— Я…
— Я не спрашиваю твоего разрешения, Свят, — она распахивает широко глаза и снова начинает подходить, двигаясь прямо на меня.
— Я согласен, — иду навстречу к ней.
— Я редкостная дрянь. Не знаю, захочешь ли ты такую жену, Мудрый?
— Захочу!
Я загадал тогда…
— Не хотел говорить сегодня, но до полуночи еще полтора часа. Давай оставим прошлое в уходящем году? Возражения, жена?
— У меня нет кольца, муж, — сообщает, будто жалобу в верховные инстанции подает. — Голый палец, зато ты вовсю хозяйничаешь с моим телом.
— Есть! — ощупью ползу в карман.
— Нет! — Юля звонко вскрикивает, когда замечает, что я оттуда достаю — темно-синий бархатный футляр. — Нет! Нет! Нет! — отскакивает от меня назад. — Не подходи… Не верю!
— Ты сказала «да», Смирнова. Иди-ка по-хорошему сюда, иначе, — грозно выставляю взгляд. Надеюсь, ей доступно то, что сейчас ярко излучают мои от страсти, вероятно, потемневшие глаза. — Юлия Сергеевна Смирнова…
«Не смей уходить, Мудрый. Отвечай хоть что-нибудь, когда я говорю с тобой. Чего тебе не хватает? А? По чему ты так сильно страдаешь? Бежишь, как от прокаженной. От меня плохо пахнет? Или
«Ты грубиянка, Смирнова! Я просто в шоке. Материшься, как сапожник. Скромнее, девочка, надо быть» — ухмыльнувшись, отвечаю.
«Да пошел ты! Не смей делать замечания. Всех навестил? Всем хвосты занес? Там посидел, там посмеялся, там что-то рассказал, а здесь потрахал. Все? Все! План выполнил, теперь можно отвалить. Что в той гребаной грязи есть такого, от чего ты ловишь кайф, балдеешь, словно наркоту жуешь?» — Юля плачет, безобразно хрюкая, по-детски рукавами вытирая красный и блестящий нос. — «Я больше не буду ждать, Свят. Не буду! Ты должен понять, что такое не для меня. Что это за жизнь? Бесконечные чемоданы и транзитные станции? Ты мировой турист с оплаченным государством путевым листком. Что творится в твоей квартире? Это что?» — двумя пальцами Смирнова поднимает мой жилет-разгрузку. — «Где твое оружие?» — суетится по небольшим квадратным метрам.
«Юль, хватит. Это какой-то инфантилизм в чистом виде. Ты, что, кокетничаешь? Если да, то, мать твою, весьма бездарно. Ты по-идиотски выглядишь. Еще чуть-чуть и визжать начнешь» — закинув ногу на ногу, вальяжно располагаюсь в глубоком кресле, пренебрежительно стряхиваю пепел сигареты и еле-еле двигаю глазами, лениво поднимаю-опускаю веки. — «Это моя работа. Я офицер, солдат…».
«Убийца! Ты наемник. Маньяк, по которому тюряга плачет. Работаешь за деньги! Убивая, получаешь гонорар?» — прыгает на ровном месте.
«За работу принято платить. Что, собственно говоря, не устраивает? Считаешь, так должно быть в этом мире? Нам угрожают, Юля. В мою страну плюют. Открыто, совершенно не скрываясь. Нас называют… Ты хоть телевизор смотришь иногда? Знаю, что газеты не читаешь, детка…».
«Я тебе не детка! Р-р-р-р!» — грозя мне кулачками, становится в стойку мелкого боксера.
«Мы люди, а не звери! Я выполняю приказ. И если мне угрожают, я буду стрелять. Такой протокол, Юла. Между прочим, он меняется согласно обстоятельствам. Мирное население не страдает, если не подличает и не предает».
«Вы наказываете за неповиновение? Без предупреждения стреляете? А если дети? Убьешь ребенка, потому что он тебя не так за руку взял?».
«Ты больная, что ли? Думай этим местом» — приставляю к виску руку, между пальцев которой зажата почти докуренная сигарета — «а не тем» — показываю взглядом на идеальную рогатку. — «Я быстро вернусь, ты даже не успеешь соскучиться. Потом поговорим. Договорились?».
«Я не буду ждать! Больше не буду. Я устала!» — Юля перекрещивает руки на груди и утыкается задницей в расположенную напротив меня глухую стену. — «Ты вернешься, да только меня не будет рядом. Я уйду, Мудрый. Твои отлучки в очередной фарш, называемый театром военных действий, бесят и они больше не для нас…».