Chercher l'amour… Тебя ищу
Шрифт:
— Юля? — приоткрываю свободный от прижатия к постели глаз. — Сладкая, ты где? — хриплю.
Который уже час? Это еще сегодня или уже завтра? Если это завтра, то я, откинувшись мертвецким сном, весь новогодний праздник деревянным чурбаном проспал? Почему она не разбудила и где, в конце концов, сама?
Блохой подпрыгиваю на кровати и торможу качание, приняв собачью стойку:
«Черт, Святослав!».
Наверное, я что-то съел, запив снотворным, которое она подсыпала в тот чай…
«Ты красавица, Юла…» — аккуратно раскрываю
«Господи!» — жалобно скулит, закрывая ладонями свое лицо. — «Ты был первым… Черт, Свят. Что мы натворили?».
«Жалеешь? Не понравилось? Блин, я все, конечно, понимаю. Был не на высоте, да? А у тебя теперь болит?» — не касаясь женской кожи, вожу рукой внизу на уровне ее сильно покрасневшего лобка. — «Как ты?» — ментально глажу, намереваясь успокоить и теплыми словами после того, что было, приласкать.
«Внутри очень неприятно» — тихо всхлипнув, отвечает. — «Я что-то чувствую, как будто там что-то застряло и мешает. Я хочу вытолкнуть, но… Сильно тянет. Черт, там презерватив застрял?».
«Нет. Горит или…» — сползаю вдоль голого тела вниз. — «Юль, крови нет» — по-моему, я кое-чем горжусь, когда о подобном ей почти авторитетно заявляю.
«Значит, ничего не вышло» — плечами пожимает, не убирая руки от лица. — «Заново, да?».
«Я был в тебе. Полностью, на всю длину. Прекрасно помню все твои изгибы и собственные ощущения. Ты женщина, Смирнова. Но…».
«Я до сих пор чувствую тебя, у меня теперь там…» — Юлька громко прыскает и заходится в истерическом хохоте оголодавшей от недоедания гиены. — «Огромная дыра! Ты меня напополам разорвал!».
«Поплачь, красавица!» — прыжком неповоротливого кита из океанической бездны набрасываюсь на нее и подминаю под себя. — «Плачь громко, Смирнова. Избавься от горя. Давай!» — встряхиваю маленькие плечи. — «Ну же? Ударь, Юла!» — тормошу ее, пытаясь пробить на какой-нибудь понятный мне финал.
«Какое еще горе? Что с тобой, Святослав? Я сейчас успокоюсь, если ты не будешь тормошить меня. Перестань трясти. О, Господи! У меня голова сейчас оторвется. Ну, хватит!» — я плавно отпускаю, а Смирнова спокойно продолжает. — «А больно будет всегда? Вдруг мы анатомически не подходим, не состыковываемся, понимаешь? А если я никогда не смогу подстроиться под твой размер и вообще испытать оргазм… Может у меня что-то с женской конституцией не то? Почему нет крови, например? Ты уверен, что все получилось, Свят?»…
— А это хто? — звонкий детский голосок задает простой вопрос.
— Это папа. Сладкий, в чем дело? Спать пойдем? Не мусоль глазки. Не надо. Игорь, пожалуйста, перестань канючить.
— Нет! — со всхлипом отвечает. — Не пойду спать. А Дедуска Молоз? Посему он не плисол?
— Уже очень поздно. И потом, — Юля тяжело вздыхает, — ты же видел, какая на улице погода.
— И сто?
— Дедушка, наверное, в дороге застрял.
— Я буду здать!
Упрямый парень! Немного погоржусь
«Весь в меня!».
— Когда он придет, я разбужу.
— Нет, — похоже, сын бьет ножкой по дивану и случайно задевает мать.
— Мне больно, Мудрый…
«Не будет больно, Юля. Мы немного подождем и…».
«Я буду терпеть, Свят!» — убрав руки от лица и опустив их вдоль очень женственного тела, почти клянется мне Смирнова. — «Если ты еще хочешь, то я уже, наверное, готова».
«Нет-нет. Не будет больно, Юля. Первый раз всегда не очень удачный, но потом…».
«Мне понравилось. Я ведь даже сначала ничего не поняла!» — исподлобья строит глазки. — «Это разве нормально? Ты меня проткнул, а я не осознала, чего лишилась. Ты,» — задушенно смеется — «честь мою забрал!»
«А чего тогда кричала и отталкивала, обесчещенная? Ты, между прочим, с легкостью отдала ее, я лишь предложенное взял. И вообще, Смирнова, тогда не надо было предлагать. Чего ты?» — подмигиваю, а потом укладываюсь своей небритой рожей ей на грудь. — «Тише, Юлька, я слушаю твое нутро».
«От наслаждения, Мудрый. Женщины от счастья плачут. Знал об этом?» — накручивает мои волосы себе на палец.
«Нет» — подставляюсь и котом урчу.
«Хочешь заплачу?» — зачем-то предлагает.
«Нет» — мгновенно отрезаю…
— Что вы делаете? — завожу руку ей на шею, щекочу гортань, прищипываю мочку и заправляю волос за маленькое ухо. — Добрый вечер, сладкие! — склонившись над Юлой, целую свободную сегодня от заколок и резинок, женскую макушку. — Сынок! — шепотом обращаюсь к почти не раскрывающему глаз ребенку. — Фотки смотрите?
— Один подарок пришлось раскрыть, — она сжимает мою кисть и прикладывает наши руки к своему лицу. — Что это, Свят? Там были написаны наши с Игорем имена.
— Это жизнь, Мудрая.
— Мудрая?
— Ты вчера сказала мне «да», Юла, — плюхаюсь рядом с ней на большой диван. — Не возражаете, если я с вами посижу? Сладкий, что скажешь? — перегибаюсь через жену, аккуратно сжимаю немного влажную розовую щечку и хлопаю несколько раз подушечкой указательного пальца по маленькому носу.
— А? — сын лениво открывает сонный глазик.
— Идем спать, князь?
— Дед Молоз! — сжимает кулачок и почти грозит мне, намереваясь засандалить в скулу мелким молотком.
— Почему не разбудила? — шепчу в висок Смирновой.
— Ты очень крепко спал. Все хорошо? — вскидывается, чтобы посмотреть в мои глаза. — Обычно ты ворочаешься, громко стонешь, иногда кряхтишь, бродишь по ночам, очень чутко дремлешь, терзаешь мое тело, сжимая бока и живот, ворчишь, несешь пургу, но сегодня… — укладывается головой мне на плечо, — тебя как будто подменили. Расслабился, да? Ты успокоился, любовь моя?
— Я не помню, как оказался в постели. Отнесла? — стряхиваю оторопь. — Ерунда какая-то. Теперь, по-видимому, всю ночь буду бодрствовать. Понимаешь, сладкая, куда я клоню?