Через двадцать лет
Шрифт:
А что дальше?
Костюмерная не стала пожизненным заключением – Анжела, собравшая материнский энтузиазм воедино, бывала в театре и следила за успехами сына. Леонард на её отчёты и предложения лишь дёргал плечами и снова изгибал бровь: что-что? Визит на репетицию? Нет, завтра на нём держится всё отделение, и ничего не выйдет. Что? Дэниел перевёлся в осветители? Как угодно – по крайней мере, это более подобающая работа, в отличие от возни с грудой тряпья. Ах, закулисная команда мила… Но ему-то наплевать, если честно.
– Лео, хватит, - просила миссис Спаркс
Леонард на финальную фразу демонстративно хмыкал и менял тему беседы. Природа наградила Дэниела упрямством, но и отцу великодушно отмерила. Смирится он, как же…
Иногда, впрочем, упрямство давало сбой. Проезжая по Корт Сквер, мужчина притормаживал ненадолго возле театра и хмуро косился на великолепный фасад. В такие дни глубоко внутри начинало скрести ощущение собственной никчёмности и неправильности. Тихое, трусливое… Все ведь очень плохо и по-дурацки, да? Но почему настолько трудно признаться в этом? Не считаясь с распорядком, доктор Спаркс сидел, обняв руль и глядя на балконную галерею. Он чувствовал себя идиотом. А потом сомнения отступали, уподобившись холодной покорной волне. И всё начиналось заново. Сколько приглашений он отверг? Сколько раз не побывал на Кранберри стрит, где сын теперь жил? И удивительно – тому бы полагалось игнорировать родителя после давних событий в Гринплейс, но нет: Дэниел предпринимал попытку за попыткой вернуть отцовское внимание к себе.
Они встречались урывками – случайно и коротко, без вдумчивых признаний. Никчёмность в душе периодически крепла. Раз, не выдержав, Леонард наступил на гордость: с выдающимися мерами предосторожности соврал всем, кому только мог и, заказав билет на вечерний спектакль, отправился в театр Гордона. Сел на верхнем ярусе балкона, где гарантированно не мог встретить знакомых. Простенькая современная пьеса, стартовавшая через минуту, не запомнилась – два с лишним часа ушли на размышления. Праздничный лоск, атмосфера и диалоги… Воскрешая любимое настроение, Леонард впервые подумал, что для работы здесь нужно не меньше дисциплины, чем для хирургии.
Так начался раздел тайной жизни и ещё больших сомнений. Доктор Спаркс ловил себя на том, что охотнее слушает жену и хмыкает менее демонстративно. Нет, он не мог признать ошибку и вину, не мог. Но за первым билетом на балкон следовали второй, третий и дальше по списку… И это было верхом ненормальности.
Однажды Анжела застала супруга за просмотром официального канала театра Гордона на ютубе. Надо отдать должное, женщина повела себя достойно – прокрутила Интернет-страницу до конца, указав на несколько старейших видео:
– Изучать лучше отсюда, в хронологическом порядке. И отсюда, - она достала с верхней книжной полки массивную папку в бархатном переплёте. Леонард с изумлением признал старый фотоальбом, лет двадцать пылившийся без дела.
– Что здесь?
– Будем считать, что биография или досье в иллюстрациях, собранное мамой, - сохраняя невозмутимое достоинство, Анжела устроила папку перед мужем и направилась к дверям, - захочешь кофе – приходи, я в кухне.
Леонард тогда опять ощутил себя идиотом. Он с недоверчивым трепетом рассматривал фотографии сына в первых школьных постановках, закулисье малышни и взбудораженных родителей. За ними следовало распечатанное электронное письмо Норы Нортон-Грант, бывшей одноклассницы Дэниела. Ради общения с Анжелой девушка любезно подняла домашний архив – к бумаге прилагалось больше десяти отсканированных снимков «Бури»
Мужчина листал страницы, хмурясь и не находя объяснений собственным «симптомам». Вырезанные из газет и журналов анонсы, отзывы, рецензии. За ними – венец карьеры! – распечатки интервью сына: «Первое ведение спектакля и первое впечатление», «Помощник режиссёра – возраст делу не помеха», «Возрождение «Гамлета» на сцене театра Гордона: беседа с создателями»… Читая вопросы и ответы, Леонард будто наяву видел свободную летящую душу: кое-где Дэниел не поспевал за своей же мыслью, говорил много и профессионально и, судя по курсивным ремаркам, всё время улыбался.
Он нашёл призвание, он был необходим, сосредоточен и известен. И счастлив.
Леонард не стал в тот вечер пить кофе с супругой. Вдоль и поперёк он изучал «досье» и Интернет-канал. Сомнения росли в геометрической прогрессии, наравне со смешной злой обидой: на искусство, на нелепую судьбу, на жену, скрывавшую папку так долго. На Дэниела, словно тот был виновнее всех! Последующие встречи доктор Спаркс вон из кожи лез, включая недовольную мимику и традиционно мрачные взгляды. А сын и не замечал их – терпел, как много раз прежде, отчаянно пытаясь не сломаться.
– Он любит тебя, не смотря ни на что. Сделай ответный шаг, - предложила Анжела.
«Не могу. Я его не заслуживаю», - мысленно ответил мужчина.
А потом, когда показалось, что во тьме всё-таки забрезжил свет, произошёл несчастный случай… От звонка из Центрального потряхивало и колотило; в госпитале нашёлся и вездесущий Александр, и девушка, виденная прежде у театра. Эрика, да? Что-то там супруга говорила ему про кулинарию, пьесу и серьёзные отношения? Опять не слушал, болван! Стоя в палате, куда не могли не пустить, Леонард мучительно вспоминал информацию о журналистке и развивал собственные противоречия. Дэниел спокойно спал и был в порядке – насколько в порядке может быть едва не разбившийся человек. Остатки потряхивания отдавались внутри жаром – режиссёр виноват, не так ли? Горячие колкие слова справедливы, и всё же… Шумно сглотнув, доктор Спаркс протянул руку и коснулся волос сына – мягких, вечно встрёпанных. Затем, точно опомнившись и испугавшись, отстранился. Нахмурился и, вздохнув, покинул палату. Да, он ругал и винил Александра, но самого себя... Себя Леонард начинал ненавидеть.
И конечно, это не могло не отразиться на следующей «встрече», когда всё пошло не совсем так, а вернее, совсем не так, как надо…
– …Эрику Рубинштейн и Александра Гаррета доставили в Сент-Мэри. Нападение, огнестрел.
Короткий звонок, ближе к утру, застал дома, за листанием научного журнала. Леонард, чьи семейные думы в последнее время приводили к бессоннице, курил, рассеянно проглядывая колонки текста. Смены супругов частенько не совпадали, и сегодня у него был выходной, а Анжела оставалась в госпитале. Но её фраза, сметя рассеянность, заставила аж подпрыгнуть.