Черная луна
Шрифт:
***
Пока обедала, думала только о кровати и о том, как будет здорово лечь в чистую постель и вытянуть ноги. Обед в гостинице стоил восемь пфеннигов. Дороговато, конечно, но у Герды попросту не было сил, чтобы искать заведение подешевле. Впрочем, обед стоил тех денег, которые она за него заплатила. В обеденной комнате было чисто, еду подавали на хорошей керамической посуде с тремя столовыми приборами: вилкой, ложкой и ножом. Да и сама еда была отменного качества. Не изысканные яства для гурманов, но зато все предлагаемые блюда были вкусными и сытными. Герда съела миску густой мясной похлебки и шесть жареных
На самом деле, мертвые снов не видят, но живые видят их всегда, даже тогда, когда, проснувшись, ничего о них не помнят. У Герды такое тоже случалось, но все-таки чаще она свои сны запоминала. Иногда лучше, иногда хуже. Но самыми интересными были те, в которых к ней приходила ее мать, или те, в которых Герда встречалась сама с собой - с Другой Гердой, как она называла эту "Сонную Себя".
На этот раз к ней снова пришла Александра-Валерия. Она строго посмотрела на дочь и с сожалением покачала головой.
– Экая ты дура, Герти!
– сказала мать.
– Напилась вина и лежишь тут бревно бревном!
– Не ругайся!
– Вмешалась, подходя к Александре-Валерии, та, Другая Герда из снов.
– Она же не умеет жить одна. Не научилась пока. И вина не разбавленного так много никогда еще не пила. Вот и развезло.
– Могу не ругаться, - холодно ответила мать, - но ее сейчас зарежут, как свинью, так и умрет, не проснувшись, и кому от этого хорошо?
– Вообще-то, мать права, - поморщилась, признавая свою неправоту Другая Герда.
– Ты бы, Герти, проснулась что ли! А то все на свете проспишь!
– Просыпайся!
– потребовала мать.
– Только осторожно. Не торопись шевелиться. Они не должны знать, что ты проснулась...
Герда проснулась и сразу же услышала приглушенные голоса. Говорили двое. Мужчина и женщина. И разговаривали они по-вентийски. Еще не узнав эти голоса, она догадалась, кто бы это мог быть, и, наверное, удивилась бы, но сейчас ей было не до "рефлексий и чувствований". Слова матери и Другой Себя не просто выдернули ее из владений Гипноса, они едва не вскипятили ей кровь. Сердце билось ровно и сильно. Голова была ясная, словно Герда и не спала вовсе.
– Да, не трусь ты так, - сказала где-то рядом женщина.
– Я ей такой отравы в вино сыпанула, что хоть в барабаны бей, не проснется!
– Давай, я ее лучше задушу, - а это уже заговорил мужчина.
– Души. Мне-то какое дело!
– Судя по интонации, Серафине де Райер действительно было все равно.
– Деньги заплачены не за способ, а за результат.
– Ты бы обыскала ее вещи!
– хмуро буркнул маркиз дю Конде, и на мгновение отвернулся от Герды.
Она уже чуть приподняла веки и следила за ним через опущенные ресницы. Видно было плохо, но то что мужчина отвернулся, Герда поняла сразу, и не упустила свой шанс. Она лежала на боку лицом к двери, левая рука под щекой, а правая опущена за спину. Не привлекая внимания убийц, до навахи ей не добраться. Зато мизерикорд как раз под рукой. Другое дело, что навахой Герда пользоваться умела, а этим длинным, почти в локоть длинной, трехгранным кинжалом - нет. Но других вариантов у нее все равно не было, да и этот следовало считать всего лишь счастливым случаем или случайно выпавшим шансом. Богом из машины. Или улыбкой фортуны.
Итак,
– Ладно, - снова повернулся к ней маркиз дю Конде.
– Я тебя, деточка, тихо удушу, даже не заметишь!
Он наклонился, чтобы перевернуть Герду на спину, - душить лежащего на боку человека несподручно, - и в этот момент она нанесла свой удар. Била из неудобного положения, не зная даже, куда попадет, но ей сейчас было не до того, чтобы следить за своими действиями. Вырвать кинжал из ножен, развернуть клинок в пространстве, нанести удар. Вот и все, что она знала, это и сделала. Мизерикорд сходу наткнулся на что-то твердое, - ребро или еще что, - скользнул, смещаясь в сторону, и в следующее мгновение, легко пробив мышечную ткань, вошел маркизу в бок.
Мужчина хрюкнул - во всяком случае, так показалось Герде, - и качнулся назад, а она, выдернув левую руку из-под головы, с силой толкнула его в грудь. Продолжив движение назад, маркиз увлек за собой ее кинжал, разом обезоружив своего убийцу, а то, что она его убила, Герда поняла только через минуту. Через длинную и долгую минуту, когда, вскочив с кровати, выхватила наваху и бросилась к виконтессе. Та, как ни странно, на бросок Герды среагировала как-то уж слишком вяло, медленно, словно, сонная муха, - а потому сразу же оказалась в незавидном положении. Герда заскочила ей за спину и приставила клинок к горлу. И вот тогда настало время оценить результаты своих действий, и Герда окинула быстрым взглядом комнату, превратившуюся в место схватки. За окном было темно, значит уже наступила ночь. Маркиз лежал на полу около кровати и как-то странно сучил ногами, но перестал как раз тогда, когда Герда поняла, что произошло. Мизерикорд, пройдя, по-видимому, между ребер снизу-вверх - а это фут острой стали, - убил маркиза на месте. Скорее всего, сама того, не желая, Герда пробила ему сердце.
"Мое везение становится просто сатанинским..."
– Серафина, - спросила она, вполне оценив ущерб, причиненный маркизу дю Конде, - что вы делаете в моей комнате?
– Откуда ты знаешь мое имя?
– виконтесса удивилась настолько сильно, что чуть было не убила себя на месте. Дернулась в руках Герды, подставляя горло под удар. Хорошо хоть та успела среагировать и чуть-чуть отвела наваху.
– Тише, тише, виконтесса!
– сказала она, успокаивая глупую женщину.
– Так вы можете себя поранить.
Говорила она по видимости спокойно. Другой вопрос, чего ей это "спокойствие" стоило. На самом деле, ей не разговоры разговаривать хотелось, а сесть на пол, закрыть голову руками и плакать. Выть, рыдать, стенать, да что угодно, только не эта видимость железной леди. Попросту говоря, это была не та жизнь, о которой мечтают девушки. Было ощущение, что против нее ополчился весь мир. Сначала отец, потом король, да еще все эти мелкие предательства... Кирса, старик Эггер, слуги в доме... И уж точно, она не планировала убивать всех тех людей, кого походя приговорила к смерти. Последним по времени стал маркиз дю Конде. И, вроде бы за дело, - он ведь за тем и пришел, чтобы ее убить, - но до удара мизерикордом, он был живым человеком, а теперь стал "хладным трупом".
"Нет, - поправила она себя.
– остыть он еще не успел. Теплый пока..."
– Вот, что, виконтесса, - Герда произнесла эти слова нарочито медленно и, словно бы, равнодушно, - уговаривать вас не стану. Хотите присоединиться к господину маркизу, воля ваша. Но, если хотите жить, просто расскажите мне все, и я вас отпущу. Вы мне не интересны ни живая, ни мертвая. Не будете мешать, так и живите себе на здоровье. Это все. Теперь слушаю вас.
Герда не знала, откуда что взялось. Она в жизни ни с кем так не разговаривала. И не слышала, чтобы так говорил кто-нибудь другой. Слова возникали на языке, как бы сами собой, и еще это невероятное напускное спокойствие, внутри которого, как зверь в клетке, бушевала ее ярость и корчилась от ужаса и омерзения ее несчастная душа.