Черная мантия. Анатомия российского суда
Шрифт:
Как на все это пиршество прокурорского интеллекта взирала судья Пантелеева? Спокойно. Как взирает старая мудрая сова с вершины столетнего дуба на безобидную возню глупых, забавных мышат.
Так, одним махом побивахом и следствие, и экспертов, и подсудимых, удовлетворенный своим могуществом прокурор Каверин принялся оглашать уже оглашенную прежде другую экспертизу — о невозможности определить продукты выстрела в смывах рук и срезах ногтей подсудимого Квачкова. При этом особый нажим прокурор сделал на замечании экспертов, что «следы продуктов выстрела сохраняются лишь в течение двух-трех часов после выстрела, и то если человек руки не мыл». Выходило, по уже прославленной нами прокурорской логике, что экспертиза оказалась неудачной только потому, что Квачков сразу же после покушения тщательно вымыл руки. Словом, если Вас заподозрят вдруг в причастности к стрельбе,
Похоже, что в дополнениях прокурор собирается повторно представить присяжным заседателям все доводы обвинения, но перемерив и перевесив их. Тогда мы перещеголяем в судебной волоките Древнюю Русь, и какой-нибудь археолог лет через пятьсот, обнаружив и расшифровав мои бренные записи, утешит какого-нибудь очередного премьера Путина Тринадцатого, что при Путине Первом судопроизводство тоже было не на высоте.
Анатолий Чубайс обитает на свалке (Заседание пятьдесят восьмое)
Суд с участием присяжных — конструкция хрупкая, часто рассыпается, не дожив до вердикта. Но не потому, что не просто долгие месяцы сохранять коллектив из двенадцати членов коллегии и нескольких запасных, при том, что люди эти обременены и работой, и семьей. Жизнь показывает, что присяжные, давшие согласие вершить судьбы других, как правило, понимают, какой груз ответственности берут на свою совесть, а из процесса уходят не по своей воле. К примеру, дело о покушении на Чубайса до нынешнего процесса слушалось тремя коллегиями присяжных, первые две были развалены тандемом обвинения с судьей. В первой коллегии, когда в ней не оставалось уже запасных, вдруг обнаружилось, что одна из заседателей — пациентка наркологического диспансера, что категорически запрещено законом. Присяжная сама была ошарашена новостью и отрицала в суде данный факт, но прокурор предъявил невесть откуда взявшуюся справку, и вся коллегия пошла «под нож» вместе с уже полгода слушавшимся процессом. Вторая коллегия прекратила свое существование, перевалив за половину судебных слушаний. Старшину тех заседателей обвинили в недоплате налогов, о которых он сном-духом не ведал, и по формальным причинам распустили коллегию, заподозренную в симпатиях к обвиняемым. Однако, прокуратура — контора творческая и помимо фантастов-следователей там есть неплохие сценаристы-постановщики, которые понимают, что разгонять самим коллегию за коллегией не только бездарное лобовое решение проблемы, но и чревато брожением у граждан страны подозрений в недемократичности судебной системы вопреки утверждениям Президента-юриста. Поэтому изящнее будет, если неугодная обвинению коллегия присяжных рассыпется вроде как сама по себе, по собственной инициативе. В чем суть технологии? Присяжным обещано, что к маю им закончат предъявлять доказательства и в начале июня присяжные смогут вынести вердикт. Но проходит уже июль, а прокурор предъявляет все новые и новые «дополнения по делу», и не важно, что не новые вовсе, и не дополнения, а по второму и третьему кругу все те же уже набившие оскомину «доказательства» обвинения. Но конца края этой муке не видно, а дома — дети, работа, рухнувшие планы на отдых… Вот, кажется, все, закончило обвинение волокиту дополнений, ан нет, новая затяжка, зачитывается целое досье оформления российского гражданства женой Роберта Яшина Натальей Савенко в … 2007 году. Какое это имеет отношение к событиям 17 марта 2005 года?! Цель прокуратуры одна, чтоб, не выдержав измора, издевательства над здравым смыслом и людьми, дружно встали возмущенные присяжные и ушли. И обвинение сохранит явно потерянное в процессе свое лицо, и потрясающий удар будет нанесен по институту присяжных, единственной на сегодня оставшейся форме участия народа во власти.
Очередное заседание началось с того, что прокурор Каверин потребовал (Каверин давно уже ничего не просит у суда, он с самого начала дополнений надиктовывает судье Пантелеевой, что ей надо «удовлетворять» по требованию обвинения), так вот Каверин потребовал по новой зачитать детализацию телефонных соединений подсудимого Найденова, присланную компанией «Вымпелком» по его запросу.
«Данная детализация имеет теперь в себе названия базовых станций, — уточнил прокурор, — и она оказалась более полной по сравнению с детализацией, представленной следствию и зачитанной ранее».
Изумленный Найденов тут же отыскивает в деле запрос судьи Козлова,
Что же такое «восстановленная детализация»? Реставрированный памятник письменности, отысканный в архивах «Вымпелкома», или уточненный по показаниям Найденова, заново родившийся текст? Выяснить это в суде так и не удалось. Оглашать запрос судьи Козлова судья Пантелеева не позволила.
Следующим номером прокурорского представления стал удар по Ивану Миронову: «Подсудимый Миронов неоднократно допускал в судебном процессе разглашение информации, которая строжайше запрещена законом. По моему запросу из следственного изолятора получено личное дело и медицинская карта подсудимого. Я личное дело посмотрел: никаких документов, представляющих интерес для обвинения, не обнаружено. А медицинская карта представляет интерес, поскольку свидетельствует о том, что физическое насилие к Миронову не применялось».
Подсудимый Миронов: «Прокурор как всегда передергивает факты. Я никогда не говорил, что меня избивали в тюрьме. Меня избили при задержании, а не в тюрьме. Медицинского обследования сразу после задержания не было. Медицинские справки в карте не содержат ни томографии головного мозга, ни рентгеновского исследования. Но даже в этой карте имеются сведения о резком снижении зрения и головных болях как последствиях сотрясения головного мозга. Но само по себе оглашение медицинской карты — это разглашение личных данных человека, что не допустимо законом».
Михалкина: «Ходатайство прокурора Каверина меня уже не удивляет, потому что мы рассматриваем все, что угодно, кроме фактических обстоятельств дела. Сведения о группе крови подсудимого, о количестве флюорографий, о его давлении и пульсе за 2007–2008 годы — каким образом все это имеет отношение к фактическим обстоятельствам дела?»
Подсудимый Найденов напомнил прокурору о двойных стандартах в его медицинских экзерсисах: «На том основании, что суд раньше отказал в оглашении медицинской справки о побоях, проведенных в ходе моего задержания, а также медицинской справки о повреждении моей руки, прошу в оглашении такого же документа обвинения, если мы в равном положении находимся, отказать».
Судья надолго погружается в состояние здоровья Миронова, вчитываясь в анализы, листая описания его дыхания и сердцебиения. Идея равного положения сторон, высказанная Найденовым, ее всерьез зацепила. Теперь надо было эту идею грамотно применить к конкретному случаю. Судья величественно подняла голову и как подлинная защитница прав человека торжественно провозгласила: «Постановляю. Огласить в судебном заседании содержание медицинской карты Миронова. Суд исходит из необходимости соблюдения требований Конституции Российской Федерации о равноправии сторон. В предыдущих заседаниях подсудимый Миронов неоднократно заявлял о применении к нему физического воздействия. Суд не находит оснований для отказа стороне обвинения в предоставлении доказательств».
Вошли присяжные заседатели. Прокурор встал в позу античной статуи: «Оглашается медицинская карта подсудимого Миронова во время пребывания его в тюрьме…» При всем честном народе прокурор долго и нудно поведывал присяжным, что у Миронова хронический гастрит и боли в коленных суставах, что он жаловался на боли в сердце, что у него упало зрение, и регулярно болела голова, повышалось кровяное давление… Все это с мельчайшими подробностями, с диагнозами, с конкретными датами осмотра врача…
Ощущение неловкое, даже гадкое. Нет, мы не услышали ничего предосудительного о болезнях подсудимого, просто каждый из нас подумал о том унижении, которое переживает человек, когда прилюдно перетряхиваются детали его нездоровья типа «язык обметан серым налетом». А ведь у большинства болячки покруче мироновского тюремного гастрита. Пусть Пантелеева хоть на миг представит себе, как Каверин с выражением и в полный голос читает в зале ее медицинскую карту.