Черные бароны или мы служили при Чепичке
Шрифт:
— Я хорошо стреляю, — заявил он, — таперича куница считай, что мёртвая.
Кефалин вздохнул, пожелал майору успешной охоты и пошёл в виде исключения ночевать в замок. Вооруженный Таперича остался в домике один.
В ту ночь в Свином Раю пальба гремела, как под Верденом. Таперича стрелял в каждую тень, и нередко попадал. Он и вправду был хорошим стрелком. Когда утром Кефалин вышел на работу, перед домиком лежала одна застреленная свинья, две полевые крысы, одна жаба, три курицы, один лесной кролик и шесть летучих мышей.
— А та куница, — с сожалением сказал майор, — так и не пришла.
Флегматичный докор Махачек выбил себе комиссию. Психиатрическое
Теперь доктор Махачек постоянно улыбался и со всех сторон принимал поздравления. Офицеры были с одной стороны рады, что избавятся от этого апатичного типа, но с другой стороны опасались, что победоносная тактика Махачека может деморализовать личный состав.
После обеда, когда Махачек в последний раз подметал столовую, к нему подошёл старший лейтенант Гулак. Насмешливо оглядев доктора, он спросил:
— Ну что, Махачек, чем будете заниматься на гражданке? Ей–богу, мне это страшно интересно!
— Я юрист, товарищ старший лейтенант, — улыбался доктор.
— Прежде всего вы совершенно тупой, — твердил лейтенант, — Думаете, вас куда-нибудь возьмут на работу?
Махачек пожал плечами.
— Вы не поверите, — сказал он, — но такое уже случалось.
— Вы, Махачек, смотрите на будущее сквозь розовые очки, — выговаривал Гулак, — Не думайте, что вас там ждут с распростёртыми объятиями. Я себе и представить не могу, что вы сможете куда-нибудь устроиться! Я вам расскажу, как вы кончите: околеете где-нибудь под забором от голода, потому что трудиться не желаете, а с вашим умственным развитием и так всё ясно!
Но и эта перспектива не испортила Махачеку настроения.
— Разрешите, товарищ старший лейтенант, — сказал он, — мне тоже вас кое о чём спросить?
— Давайте, Махачек, спрашивайте, — принял вызов лейтенант.
— Мне ужасно интересно, — произнёс доктор, — чем бы вы занимались, если бы вас отправили на гражданку?
— Это, Махачек, не ваше дело! — фыркнул Гулак, повернулся и с помрачневшим лицом испуганно покинул столовую.
Мысль о том, что в один прекрасный день его выперли бы из армии, была для него слишком жестокой и пугала Гулака днём и ночью.
В один из дней Кефалина вызвал сам капитан Оржех.
— Товарищ рядовой, я вас поздравляю! — произнёс он торжественно, — Мы получили письмо из»Красного знамени», и товарищи пишут нам, что вы — талантливый лирический поэт. Они также предлагают откомандировать вас в Прагу на пятидневные курсы военных корреспондентов. Мы с товарищем командиром решили не препятствовать вашему дальнейшему развитию и выражаем уверенность, что побывку в столице вы используете для повышения своего образовательного уровня. Надеюсь, что вы не поведете себя, как ефрейтор Яниш, который поехал в Пльзень на областной слёт деятелей народного творчества и, едва дочитав свои стихи, нажрался, как свинья и разнёс две пивнушки. От такого поведения бывают обоюдные неприятности, и репутация части в известной степени страдает. Я верю, что вы, товарищ рядовой, запомните мои слова и будете вести себя в соответствии с требованиями воинских уставов. Я уже выписал для вас путевые документы. Отправляться можете немедленно, но перед этим назначьте ответственное лицо, которое во время вашего отсутствия будет ходить за курами и свиньями. Можете идти!
Первый, кого Кефалин встретил, выйдя от замполита, был Черник, который живо заинтересовался поездкой Кефалина в Прагу и тут же предложил, что он сам будет хозяйствовать
— Исключено, — отбивался Кефалин, — Я утром пересчитал кур, и из шестидесяти их осталось двадцать семь. Если к ним добавить еще тех четырёх, которых застрелил Таперича, это чистых 50% потерь.
— Ты же сам знаешь, — пожал плечами Черник, — Куница есть куница!
— Большую их часть сожрал ты! — отрезал Кефалин, — а если тебя там оставить на пять дней, то и этих не досчитался бы. А Гонец всё время гундит, что я не использую передовой опыт Лысенко и Лепешинской [26] , потому что сдаю мало яиц.
26
Лепешинская Ольга Борисовна (1871 — 1963) – советский биолог, в 1950–х годах выдвинувшая сомнительную и в дальнейшем не подтверждённую теорию о самозарождении клеток.
— Дружище, — удивлялся Черник, — у тебя заботы, как у председателя отстающего совхоза. Ты со мной разговариваешь, как с каким-нибудь алчным кулаком! Чувствую, после армии ты пойдешь по хозяйственной линии!
— Вот ещё! — сказал Кефалин, — Хотя с другой стороны пойми, что всех кур сожрать нельзя. Должно же быть какое-то чувство меры!
— О том, чтобы жрать кур, говоришь один ты! — напомнил ему Черник, — Что же касается меня, то я хотел тебе бескорыстно помочь. Если ты сомневаешься в моей бескорыстности, то меня это очень задевает!
— Хорошо, — смягчился Кефалин, — остаешься за меня. Но бескорыстно! Когда я вернусь, в загоне должно быть двадцать шесть живых кур!
— Двадцать четыре, — поправил его Черник.
— Двадцать пять! — подвёл черту Кефалин, — иначе придётся мне попросить кого-нибудь другого.
— Хорошо, — вздохнул Черник, — Вижу, что ты идейно не приемлешь расхищения общественного имущества. Никак не преодолеешь в себе комсомольца!
Договорившись с Черником, Кефалин вернулся в»Свиной рай», собрал в жестянку яйца и понёс их на кухню. Он знал, что его временный заместитель, вопреки разговорам о склерозе — страшный обжора и наверняка разделался бы со всеми оставшимися курами. И так придётся распрощаться с яйцами, которые куры снесут за пять дней.
Исполнив свои обязанности, Кефалин переоделся в парадную форму и отправился в Прагу. В поезде он оказался в одном купе с комсомольскими активистами. Парни и девушки в синих рубашках пели частушки и прогрессивные песни с таким энтузиазмом, что становилось даже страшно. Увидев Кефалина, который вошел прямо посередине песни»Прикажем ветрам и дождям», все они приняли недовольный вид. Девушки брезгливо отвернулись к окну, а парни явно задумались, как это классовый враг набрался дерзости влезть в общественный транспорт. К счастью, до Пльзеня было недалеко, а на скором поезде до Праги Кефалин добрался без осложнений.
В»Красном знамени»всех корреспондентов приняли приветливо. Кефалин спросил, не приедет ли Душан Ясанек, но секретарша ответила, что этот зрелый и одарённый товарищ прошёл обучение за несколько недель до того.
Кефалин разговорился с некоторыми корреспондентами и сразу начал делить их на категории. Во–первых, здесь были восторженные энтузиасты, которые верили, что они знаменосцы коммунизма и бойцы на переднем краю. Особенно один тучный лейтенант, который постоянно размахивал сжатой в кулак рукой, непрерывно агитировал и сплачивал коллектив. Кроме того, он ратовал за бдительность и зоркость и твердил, что надо сомкнуть ряды.