Черные бароны или мы служили при Чепичке

Швандрлик Милослав

Речь капитана Оржеха подействовала. Солдаты вмиг поняли, где их место и под звуки гармошек промаршировали в комнату для голосования. Все голосовали публично и выразили поддержку кандидату от Народного фронта. Удар по поджигателям войны был и впрямь потрясающий. Затем капитан Оржех, счастливый и сияющий, провел с солдатами дружескую беседу на тему»Свобода раньше и сейчас».

— Товарищи, — рассказывал он, — Это вообще нельзя сравнивать! В буржуазной республике был такой террор, что если кто-нибудь крикнет»Да здравствует Советский Союз!», то мог бы за это получить целых три месяца тюрьмы! А сегодня мы, наоборот, на Первое Мая и в других случаях кричим»Да здравствует Советский Союз!«все вместе и иногда по два часа. И могу с ответственностью заявить, что не знаю ни одного случая, когда за такой выкрик кого-нибудь посадили!

Это был, безусловно,

неоспоримый аргумент.

Кефалина одолевало беспокойство. И хотя он каждый день валялся на ранчо»У», глотая одну за другой книги в мягких обложках, он понимал, что эти счастливые минуты не могут продолжаться вечно. Точнее говоря, что они вот–вот закончатся.

А что потом? Ждёт ли его Арноштов с пьяницей Чалигой? Чешский Крумлов, Каплице? Его соратники этих проблем не знали, и готовились к уходу на гражданку поистине великолепно. В местных пивных были пропиты все наличные деньги, и настал черед ценных предметов типа часов, колец и авторучек. Кефалин предусмотрительно носил свои часы в ботинке, потому что точно знал — их могут позаимствовать.

На уставы, предписания и другие особенности солдатской жизни уже вообще никто не обращал внимания, лейтенант Грубец от отчаяния тоже начал пить, а офицеры боевых частей, к удивлению, не искали поводов для конфликтов. Даже генерал Мандель больше никак себя не проявил. По–видимому, его тронуло демонстративно образцовое поведение чёрных баронов на выборах.

За четыре дня до увольнения старослужащих Кефалина вызвал лейтенант Грубец

— Кефалин, сейчас самое время, — сказал он, — вам отсюда уезжать. Сегодня я просмотрел ваши наряды и оказалось, что за последние две недели вы работали на 6,79%. Ваша трудовая дисциплина ни к чёрту не годится. Товарищи, которые увольняются на гражданку, очевидно, оказывают на вас негативное влияние, поэтому ни к чему вам тут далее оставаться. Я говорил с Непомуками о вашем случае и получил приказ к вашему переводу.

У Кефалина в груди ёкнуло, как в старинных часах.

— Куда, товарищ лейтенант? — спросил он с крайним опасением.

— В Табор, в свою роту, — ответил лейтенант, — отправляться можете немедленно!

И Кефалин снова принялся собирать свои вещи, чтобы отправиться в город прогрессивных гуситских традиций, в котором солдат его формата наверняка сможет больше отличиться.

Глава шестнадцатая. ГОРОД ЖИЖКИ И ГРАНД–ОТЕЛЬ «БРАНИК»

— Ну вот видите, Кефалин, — воскликнул лейтенант Гамачек, — вот мы и снова встретились! Если хотите знать, мне из-за вас задержали продвижение по службе — ну конечно же, вы не знаете, потому что такие сведения доводят не до солдат, а да кого? До соответствующего начальства! А соответствующее начальство в этой части по–прежнему я! Смотрите, Кефалин, я человек не мстительный, но если будете по Табору ходить, как оборванец, я вам что? Я вам устрою! Табор — город славных воинских традиций! Знаете, что неподалеку в Козьем–Градеке был сожжён Ян Гус?

— Да, мне это известно, — ответил Кефалин, — А его пепел потом бросили в реку Лужнице.

— Вот видите, какое свинство творилось при капитализме, — ужаснулся лейтенант, — И поэтому мы строим что? Поэтому мы строим сильную армию! И её никому не позволим разлагать! Вы, Кефалин, симулянт, да к тому же ещё интеллигент! С таким кадровым профилем вам надо держать что? С таким кадровым профилем вам надо держать ухо востро!

В тот момент, когда поручик хотел как следует развить, а по возможности и уточнить свою мысль, зазвонил телефон. Гамачек неохотно поднял трубку, и некоторое время слушал взволнованную тираду, произнесенную возмущенным, прерывающимся голосом.

— Ну, вот пожалуйста, — сказал лейтенант, когда повесил трубку, — Вы тут почти все сплошь образованные, а ведёте себя, как бандиты. Мастер Палат жалуется, что рядовой Кутик хотел сбросить его в котлован. А вчера он его собирался запихнуть куда? Вчера он его собирался запихнуть в бетономешалку! И Кутик еще сын врача! — он многозначительно покачал головой и снова заворчал, — Что вы, мать вашу, от меня хотите? Если я ему закрою увольнения, он всё равно убежит. Если я его посажу под арест, он будет на губе у танкистов бить баклуши, а у меня будет на одну рабочую единицу меньше! Что это за жизнь, когда человеку.., — он плюнул, злобно махнул рукой и сказал Кефалину, чтобы тот шел в расположение роты.

И едва староновоприбывший солдат вышел

на лестницу, как на него насел лейтенант Троник:

— Очень рад, товарищ, что вы снова здесь, — и лейтенант протянул Кефалину руку, — комсомольская организация разваливается. Покорный в Гартманицах, Шимерда, как я думаю, в Бехини или в Каплицах, а Ясанеку одному всё не вытянуть. У нас тут кое-что изменилось. Пойдёмте в кабинет, я вас обо всём проинформирую.

И они прошли в кабинет замполита, где висел гигантский транспарант со словами министра народной обороны Алексея Чепички:

МЫ ВСЕГДА БУДЕМ ВИДЕТЬ ЧЕЛОВЕКА В КОНЦЕ НАШИХ УСИЛИЙ

— Видите ли, Кефалин, у нас тут очень сложная ситуация, — перешёл к делу лейтенант, — С одной стороны, мы получаем статус строевого подразделения, с другой стороны, кадровая ситуация у нас никоим образом не удовлетворительная. Приличные товарищи уходят на гражданку по медицинским причинам, а боевые части направляют к нам бойцов, которые для политической работы в подразделении не годятся. У меня тут всего двое товарищей, на которых я могу положиться. Один — Ясанек, а второй — учитель Анпош. И при этом целый ряд товарищей, которых надо перевоспитывать. Например, есть такой Кагоун. Его отец держал пружинную фабрику, а его самого выгнали из профучилища. Я с ним уже несколько раз беседовал, объяснял ему преимущества социалистического строя, но совершенно не уверен, что он меня понял. Или вот Цибуля. На философском факультете он не прошёл проверку и его не допустили к докторской диссертации. Надо будет, чтобы вы с ним провели беседу, как революционный интеллигент и носитель знака Фучика. Ясанек уже пытался, но закосневший Цибуля его кое–куда послал. Есть и другие трудности. Вата, этот кулак, если помните, на стройке завязал любовные отношения с гражданкой цыганской национальности, в чью задачу входило мытьё окон. Об этом он написал отцу, тот сюда немедленно прибыл, и избил не только сына, но и четырёх гражданок цыганской национальности, которых случайно встретил на стройке, а перед гостиницей»Иордан»набросился на иракскую делегацию. Это, ясное дело, не способствует нашей репутации, и надо задуматься, как подобные случаи предупреждать! Я полагаю, что на товарищей надо воздействовать политически, настойчиво и терпеливо объяснять им принципы нашей политики. Также необходимо вести решительную борьбу с алкоголизмом. Например, рядовой Догнал, у которого отец сбежал в Англию, хорошо образован и активно участвует в политической учёбе. В трезвом состоянии он чётко представляет себе целый ряд политических проблем и может их объяснить остальным. Но когда напьётся, то выкрикивает совершенно неуместные вещи, зачастую антигосударственного содержания. Рядовой Мацек тоже в выпившем состоянии ведёт себя, как животное, избил уже немалое количество танкистов, и не только солдат, но и сержантов и офицеров. Также он разнёс пивную, известную как гранд–отель»Браник», а одного товарища старшего лейтенанта выкинул в окно. И только благодаря тому, что рабочая одежда у наших солдат такая, что трудно различить, военнослужащий это, или гражданский работник, нам удавалось до сих пор рядового Мацека прикрывать, и избежать чрезвычайных происшествий, которых у нас и так более, чем достаточно. Поверьте, товарищ, от нас ото всех потребуется огромная и кропотливая политическая работа! Надеюсь на вас, как на комсомольца!

В Таборе, так же, как и в Сушице, солдаты строили жилые дома для офицеров. Несколько уже готовых домов стояло прями напротив казарм танкистов, остальные постепенно росли на берегу ручья Иордан. В одном уже готовом, но ещё не оштукатуренном доме поселилась рота под командованием лейтенанта Гамачека. И именно это доставляло больше всего неприятностей. Вокруг не было никакой ограды, и из окон первого этажа можно было выскакивать прямо на улицу. К тому же с увольнением опытных сержантов–старослужащих Гамачек утратил последнюю, и без того не слишком надёжную опору. Новоиспечённые сержанты, выпускники школы сержантов в Дечине, узнав, что в отличие от предшественников им придётся физически работать, начали свои командирские обязанности ненавязчиво, но упорно саботировать, великодушно закрывая глаза на любые проступки, включая самовольный уход на субботу и воскресенье. Младший сержант Блажек, исполняющий обязанности ротного старшины, даже торговал увольнительными, подписывая их за спиной лейтенанта, а из сэкономленного провианта устраивал застолья для своих приятелей. Оказавшись в таком положении, Гамачек был настроен всё более скептически, и не особо верил в политическую работу своего деятельного заместителя.