Черный смерчь (главы из романа)

Логинов Святослав

Как ни коротка июньская ночь, но с первыми рассветными лучами дверь в избе отворилась, и Уника, окинув взглядом еще не розовое, а зеленеющее небо, спустилась вниз по скрипучим ступеням. Лицо йоги было совершенно спокойно, лишь брови, по-прежнему черные, грозно нахмурены. На ведунье был большой колдовской наряд, обереги и амулеты брякали при каждом шаге. Прежде всего Уника занялась тяжким и кровавым делом, на какое не решился бы колдун-мужчина. Головы убитых были отрублены. Обезображенные тела Уника оттащила в сторону, завалила хворостом и подожгла. Одну из отрубленных голов колдунья насадила на вкопанный в землю кол. Теперь чужинец, ставши бесплотным духом вместе с рузархом будет охранять избушку. Вторую голову повесила в дыму, чтобы прокоптилась как следует и

не смердела. Жестоко так поступать, очень жестоко. Такое колдовство мстит не только убитому, но и колдунье, выжигая ее собственную душу. Однако женская магия, древнейшая в мире, не умеет быть доброй. Эта волшба от матери-Земли, она весь род хранит, а до отдельного человека ей дела нет. Погибнет - и не жаль, лишь бы племя в довольстве жило. Трудно человеку душой принять мысль, что перед всеобщей матерью он ничто, щепоть праха. Недаром бабы-йоги ушли от людей, недаром нельзя тревожить их бездельными просьбами.

Разбросанное оружие собрала, рассмотрела внимательно и спрятала в доме, где и без того хранилось немало диковинок.

Покуда не рассеялся тяжкий удушливый дым, Уника в голос выкрикивала заклятия. Теперь ни единая живая душа не проберется к избушке, а кто попробует - пусть пеняет на себя. Затем Уника быстро собралась и, прежде чем огненноликий Дзар выбрался на макушку неба, она уже шагала скользящей охотничьей походкой через завалы мокрого леса. Надо было торопиться - до Верхового селения отсюда восемь дней пути, до Большого - еще четыре. А времени погодить не прикажешь, и беда не станет ожидать на пороге.

* * *

Утром селение облетела печальная весть: умер старый шаман. Смерть эта ни для кого не была неожиданной, ее ждали уже давно. Люди жалели лишь, что не вовремя шаман ушел к предкам - жди теперь покуда вернется Калюта, похоронит старика, который до этого часа будет лежать в Отрубной землянке. Потом Калюта наденет полный колдовской наряд и лишь тогда займется пришельцами. А до этого - висеть беженцам между небом и землей, ни своими, ни чужими, ни гостями, ни соплеменниками, а вообще не пойми кем. И бородатым лишние волнения, и людям зубра хлопоты.

Бородатые, которых по их соплеменке успели прозвать лишаками, слушали, что говорила им Лишка, кивали и соглашались. Что с ними случилось, они так и не смогли объяснить. Напали какие-то чужинцы, среди ночи напали, так что в лицо их никто и не видал, и в две ночи весь род вырезали. Бились с кем-то в ночной тьме, лиц не видя, а утром ни единого чужого тела не нашли только свои. То ли уносил враг погибших, то ли ни единого человека в бою не потерял. А быть может, при первом лучике света тела врагов истаивали словно туман. Говорят, бывает такое с ночными оборотнями - мэнками. Влетит ничей предок в рот уснувшему под открытым небом человеку, завладеет оставленным телом и начнет совершать злодейства. Только жить ему до тех пор, покуда не остановится на нем палящий взор Дзара. Тут и рассеется то, что минуту назад казалось могучим воином. А ничей предок вернется в свою непригожую могилу и будет ждать новой жертвы.

Одно лишь непонятно: откуда столько мэнков взялось и куда смотрели колдуны лишаков?

А потом обнаружилось, что бесследно исчез шестилетний Роник, что еще день назад прислуживал расслабленному Матхи. Когда он ночевать не пришел, мать не особо встревожилась - ну, остался мальчик у старика в землянке, такое и прежде случалось. А вот, когда утром оказалось, что Матхи мертв, а ребенка нигде нет, мать взвыла в голос и побежала по селению. Рона никто не видал с той самой минуты, когда возле запертых ворот воины встречали лишаков. Тут уж и впрямь люди заговорили про мэнков. Кое-кто и бородатых хотел побить, но согласились ждать, пока вернется Калюта. Послали гонцов к Белоструйной, а у гостевой землянки, наконец, поставили стражу. Лишаки сокрушенно молчали и покорно ждали решения своей судьбы.

По счастью, Калюта объявился уже через день. Сказал, что незримые помощники донесли ему о смерти Матхи, вот и пришлось вернуться с полдороги. Такое объяснение никого не удивило: Калюта хоть и не носил покуда большого

наряда, но уже давно в глазах всех родичей был шаманом. Удивило другое: как не свой вернулся молодой шаман. То улыбается беспричинно, то песни петь начинает. К Таши и Данку при встрече целоваться полез, чего прежде в роду не бывало. А с Ладой - Рониковой матерью и говорить не стал. Объявил только, что Роник жив и через день найдется, а куда малец запропал - не сказал.

С беженцами Калюта повидался, тоже полыбился неумно, произнес несколько слов на их языке, а через Лишку велел передать, что нечего ждать похорон старого шамана, с ними все ясно и можно принимать их в род зубра хоть завтра. Вождь этими словами остался недоволен, но и тут перечить не стал, велев старикам готовить все к празднику. Главное, что шаман словом не помянул о последней воле предшественника - то ли не знает о зеленом клинке, то ли, как и сам Тейко, не верит, будто такой был.

Тихое утро следующего дня было нарушено громом пустотелых колод. В самом центре селения, у женского дома пылал великий костер. Женский дом - место особое, сюда рожениц приносят, ежели случится, что дома разродиться не может. Тут травницы хозяйничают, знахарки. За крепкими стенами хранятся бабские амулеты и первый среди них - священная шкура нерожденного зубра. В этот дом мужчинам хода нет - испортишь тонкое ведовство, кто тогда твоих же детей спасать будет?

Но сегодня обряд общий и проводиться будет под открытым небом у всех на глазах. Разом шестнадцать человек прибывает в роду зубра, причем только один - настоящий ребенок, сосущий материнскую грудь, а прочие - люди в самой силе. От таких роду немалая польза может проистечь. Да и кровь обновится. Род хоть и большой, а все о таких вещах забывать не следует.

Заполыхали очистительные костры, разожженные женским, тертым огнем. Лишаки разделись донага, оставив в гостевой хижине все свои вещи. Пятнадцать немолодых женщин из всех семей рода ожидали в доме, лежа на освященных шкурах, словно роженицы. Этих женщин вскоре нарекут матерями новых родичей. Младенец, принесенный беженцами, ни о чем не ведая, спал под присмотром чужих людей. В сегодняшнем действе он не участвовал - через пару дней его будет усыновлять собственная мать. И свои, и пришлые сошлись, что так всего правильнее. Одно дело - названное родство, совсем иное - родство кровное, и лучше в них не путаться.

На каждый из костров хозяйки навалили по целой охапке свежей душицы и блоховника, что на рассвете были собраны в окрестных рощах. Густой пахучий дым окутал фигуры стоящих. Калюта дребезжал брекотушками, хрипел что-то неразборчиво, отпугивал недобрых духов. Те из женщин, что постарше, недовольно поджимали губы - слаб шаман, не видно в нем настоящей силы. Матхи уже и не жил, считай, а сила в нем была. А этот - нехорош, как только в степях с диатритами управляться умел? Настоящий шаман во всякое время дня любое колдовство справить может: а этот - то ли себя бережет, то ли не может толком к предкам обратиться? Одно слово - слаб шаман. Потому, должно, и торопится себя проявить - этакое дело затеял: не дождавшись пока прежнего шамана похоронят. Да и Ромара бы подождать не мешало - тоже не последний в роду человек... Впрочем, старух никто не слушал: в праздник брюзжать - себя не любить.

Воины стояли позади лишаков по два вооруженных охотника на спиной у каждого из будущих членов рода. Первый из охотников вооружен швырковым копьецом из птичьей кости, второй держит ременное боло с гроздью каменных желваков. При такой охране, поди, никакая вредятина к костру не проползет.

Еще минута, и очищенные от всего инородного люди смогут родиться второй раз - детьми Лара. Шаман вскинул бубен, загудел резко и незнакомо:

– Смотрите!..

Крик многих людей слился в единый вопль. Каждый кричал свое, но испуг, ярость и отвращение были общими для всех. Казалось бы минуту, один удар сердца, миг назад перед глазами всех стояли обычные хоть и странноватого вида люди, обнаженные и слегка напуганные предстоящей церемонией, а теперь среди них объявились три приземистые фигуры в одежде и при оружии.