Черный смерчь (главы из романа)
Шрифт:
– Не медведям пеняй, а оборотням. У лесовиков сотня убитых - дети, женщины... А те, кто уцелел - на нас говорят. И тебя там видели - как ты старикам головы разбивал, детей резал...
– Ты это что врешь?!– взревел Машок.
– Говорю тебе, нет в нашей ссоре ничьей вины, кроме чужинской. Это они такой морок навели. Напали на лесовиков, а представили так, будто это мы сделали. Их вини, им месть готовь. А с детьми медведя надо мириться.
– Не хочу, - упорно проговорил Машок.
– А если бы не брата твоего ранили, а кого другого, ты бы тоже упорствовал?– спросила Уника, бестрепетно глядя в лицо старшине.
Машок
– Ты так не шути... Хоть ты и йога, а меру знай!
– Тогда пойдем, спросим Куроша. Ему за брата мстить не нужно, вот пусть он и скажет, как быть.
– Помирает Курош...
– А ты его не хорони прежде времени. Пока жив, он такой же старшина, что и ты.
Курош лежал в круглой землянке, укутанный шкурами. Кровь на губах уже не пузырилась, но и дыхания почти не было слышно. Две немолодых женщины травницы, сидели рядом, хотя все, что можно было сделать, уже было сделано.
– Как он?– шепотом спросила Уника.
Лекарка выразительно пожала плечами: мол, и так видно.
– В разум приходил?
Травница кивнула.
Уника наклонилась к раненому, глянула в осунувшееся лицо, тихо позвала:
– Курош, ты нужен нам. Дети медведя просят мира.
Старшина приоткрыл мутный глаз. Никто не мог сказать, видит ли он что-нибудь, понимает ли сказанное, но когда Уника повторила слова, губы с запекшейся кровью шевельнулись и почти беззвучно прошептали:
– Мирись. Я не обижусь и Юхе скажу, чтобы не сердился.
– Юхе Калюта скажет, - приказала Уника, - а ты возвращайся. Ты еще не все живые дела переделал.
Курош не слышал; глаз закатился под лоб, старшина вновь уплыл к селениям предков.
Машок скрипнул зубами, но спорить больше не стал.
– Идем разговаривать, - сказал он и добавил невесело: - Всадят сейчас в меня стрелу - так и надо будет дураку.
Вновь с тонким скрипом поползли в пазах дубовые кряжи, Уника и Машок оба в парадных облачениях выступили за ограду. С минуту в роще ничего не происходило, потом оттуда вышли вождь нападавших и шаман Казук, оба без оружия.
У Уники отлегло от сердца.
* * *
Безрукий колдун Ромар сидел в круглой землянке, где еще недавно жил Матхи, и слушал рассказ шестилетнего Роника. Кивал согласно, поддакивал: Правильно шаманыш поступил, даром что младенец, а не побоялся. Выслушал и про нож, кивнул: Знаю.
Потом, наконец, произнес:
– Ты все сделал правильно. Так говорю я, и это же скажет Калюта, когда спросит предков.
– Я позволил убить старого шамана, - прошептал мальчик, - я не бросился на врага, не погиб, защищая учителя. Что скажут воины, когда узнают про мою трусость?
– Ты защитил весь род и спас многих людей, - Ромар нервно дернул покалеченным плечом, потом наклонился и потерся о мальчика лбом, стараясь успокоить его.– Никто из воинов не осудит тебя, хотя рассказывать им об этом не надо - у шаманов должны быть свои секреты.
– Но ведь я не шаман... Шаманышем меня только дразнят.
– И все-таки, поверь, что ты все сделал правильно.– Ромар выпрямился. Вот что я тебе скажу... когда я пойду за ножом, я возьму тебя с собой. Ты еще маловат, года два подрасти бы, но думаю, справишься. Там ты увидишь, что совершить правильный поступок порой труднее, чем просто быть смелым. Смелые уже пытались пройти к Сухому лиману и вернулись ни с чем.
– Мы пойдем к Сухому лиману за родовым нефритом?– спросил Роник.–
– Отпустит, - невесело сказал Ромар.– Чует мое сердце, скоро у Сухого лимана будет безопаснее, чем здесь.
Глава 3
Без малого месяц на Великой шла спокойная жизнь. Дружно поднялись всходы на полях, в стаде был хороший приплод. Молодой шаман совершил над бородатыми лишаками обряд очищения, после чего их приняли в семьи. На севере, в Верховом селении дети зубра замирились с родом медведя. Лесовики принесли повинную и получили прощение, тем более, что Курош не умер сразу, а это значит, что, глядишь, и на поправку пойдет.
Впрочем, возле селения несостоявшиеся враги не задержались и часа, принесли дары и канули в синеющей у окоема чащобе, ушли в свои места на восток от Сборной горы, а может и еще куда. Лесные городки нетрудно строить и того проще бросать, а ежели мэнки прознали, где живут ненавистные им люди, то покою не жди. Хотя и мэнкам теперь покою ждать не приходилось уведут упрямые лесовики жен и детей в лесные укромины, а сами пойдут с настоящим обидчиком разбираться. Шамана с собой возьмут, чтобы не обмануться в другой раз - у Казука теперь на оборотней глаз наметан.
Калюта с Уникой за это время вдвоем обошли все три селения. В каждом шаман камлал вокруг столпа предков, установленном возле круглой землянки, просил, чтобы всезнающие пращуры оберегали живущих, не дозволяя поганым мэнкам незамеченными пробраться в поселок.
На Белоструйной Калюта очистил взгляд троих стариков, свидетельствовавших против воинов с косами, и оказалось, что и тут успели вмешаться мэнки.
Уника всюду ходила рядом с шаманом, словно и не бывало никогда недоброжелательства между женским и мужским колдовством. Шаман к предкам обращался, а йога - к духам домашним, полевым и лесным. Заговаривала черепа, что по традиции висели вокруг столпа, рогом и оскаленным зубом наружу - отгонять всяческую нечисть. Уже много лет никто этого не делал по-настоящему, один Ромар мог помнить недобрую ворожбу баб-йог. Черепа висели больше для порядка, селения хвалились - у кого кость страшнее и рогатее, а теперь, вот, вновь пригодилось старое искусство. Калюта как услышал, что ворожит Уника, так только охнул, но слова поперек сказать не посмел.
Теперь всякий вошедший в селение должен был первым делом подойти к столпу и приветствовать предков, даже если всего-то вышел на пару минут - за водой до ближнего ручья. И стража у ворот следила за этим строго. Народ вздыхал, но приказ исполнял покорно, понимали люди, что не могут колдуны день и ночь в воротах караулить и всякого входящего проверять. А история с лишаками многому научила. На своих ошибках только глупые учатся, умные стараются учиться на чужих. К тому же, в скором времени оказалось, что не зря старались шаман с колдуньей - западня, поставленная в Верховом селении сработала так, что разом приучила родичей уважать новый обычай. Вечером загнали пастушата овец в ограду, побежали домой. Хотели было просто пройти в селение, как в прежние времена было - людям уже поднадоедать стало каждого малолетку к столпу предков водить, но в тот день старшим на воротах был Лихор - чье селение когда-то погибло из-за такого же небрежения. Он и повел мальчишек на площадь. А там один из мальчишек вдруг закричал дико, а заговоренный йогой череп развернулся на тырчке и ударил его изогнутыми рогами. Выбежавший на крик народ увидел, что возле столпа лежит убитый чужинец. А куда мальчишка пропал - так и не дознались.