Черный смерчь (главы из романа)

Логинов Святослав

Чужинцы! Подменыши! Оборотни-мэнки!

Первыми опомнились воины, стоявшие за спинами у чужаков. То ли просто приучены были не зевать по сторонам, то ли Калюта успел чего шепнуть, когда вздумал целоваться при встрече. Разом свистнули арканы, плотной петлей ложась на горло тех, кого едва не приняли в свой род. Кроме охранников и вождя все остальные мужчины пришли на площадь без оружия, но и без того у оборотней не оставалось ни единого шанса вырваться из плотной толпы. Тейко коротко крутанул священный кистень и один из врагов упал с разбитой головой.

– Живьем взять!..
– дребезжащий старческий голос

разом перекрыл разгневанный рев мужчин и исступленный женский визг. Те, кто обернулся на крик, увидели в самых задних рядах иссушенного временем безрукого старика.

Ромар! И когда вернуться успел, как в селение прошел незамеченным? Об этом сейчас никто не думал. Главное сейчас творится между костров перед женским домом. А Ромар на то и Ромар, чтобы прийти вовремя.

Один из оборотней мертво обвисал в руках Данка, кровь лужицей растекалась в пыли. Двое других хрипели, придушенные ременными удавками, кроме того, каждого из них держало еще по двое охотников. Чернобородые, вместе с которыми в селение проползла зараза, подчиняясь короткому приказу, ниц лежали на земле и не смели поднять голов.

Ромар, пройдя сквозь раздавшуюся толпу, на мгновение склонился над убитым, убедился, что тот на самом деле мертв, затем повернулся к пленникам.

– И впрямь - мэнки, - протянул он и лишь тогда люди заметили, что на площади, где только что каждый кричал свое, стоит глухая от дыхания сотен людей тишина.

Ромар наклонился к одному из чужинцев, тому, что прежде притворялся женщиной. Заглянул в раскосые глаза. Гривастый бестрепетно встретил взгляд колдуна, широкий рот растянулся в улыбке.

– Похоже, я ошибся, - произнес мэнк, почти не коверкая слова, - кто мог знать, что среди вас окажется такой сильный маг... И молодой шаман, оборотень бросил взгляд на Калюту, - тоже не так прост. Хотя, это вам не поможет - мы уже узнали все, что хотели, даже, что ты, безрукий, жив до сих пор. А вот вы не узнаете ничего...
– глаза чужинца внезапно закатились под выпуклый, лишенный бровей лоб, лицо залила синева, тело безвольно обвисло. Ромар кинул мгновенный взгляд на второго пленника. Тот тоже был мертв, белая пена стекала из приоткрытого рта.

– Вот, значит, какие у нас гости!
– Тейко шагнул вперед, нефритовый желвак угрожающе загудел в петле.

– Успокойся, вождь, - примиряюще произнес Ромар.
– Остальные настоящие. Они не виноваты, что чужинцы оказались столь изощренными колдунами. Зато нам это будет уроком. Этот, - Ромар пихнул ногой лежащее тело, - сказал неправду. Мы узнали самое главное: отныне мы знаем, чего ждать из восточных степей. А эти - настоящие люди и было бы нехорошо убивать их теперь, когда наши общие враги мертвы.

Жалобный крик прервал колдуна. Одна из двух оставшихся среди чужаков женщин приподнялась с земли и что-то кричала Ромару, отчаянно размахивая рукой. Воин, стоявший за ее спиной, пихал ее между лопаток тупым концом дротика, пытаясь заставить лечь обратно на землю, но женщина не обращала внимания на удары, продолжая быстро, взахлеб кричать. Ромар сделал знак охотнику, чтобы тот не трогал пленницу, шагнул к кричащей ближе, что-то спросил на ее родном языке.

Воины некоторое время слушали непонятный разговор потом Тейко перевел ждущий взгляд на Лишку. Девушка-охотник негромко пояснила:

– Она говорит, что это была ее родная сестра, с

которой они прожили рядом всю жизнь. Она... она боится, что ребенка ей тоже подменили, но Ромар ответил, что с младенцем все в порядке, что он настоящий человек. Я не все поняла, но они говорят именно об этом.

– Тоже нашли время...
– проворчал вождь.
– Что будем делать, люди? Нужны ли нам такие сородичи, что не умеют отличить родную сестру от чужинца?

– Нам не нужна человеческая кровь, - произнес Калюта.
– А лишаков очистим по большому разряду и примем в семьи. Уж они-то от мэнков больше всех пострадали, и значит, оборотням от них не поздоровится.

Никто из мужчин не стал возражать, и Тейко, помянув в сердцах рогатого Лара и всех пращуров начал распоряжаться, кому теперь караулить гостевой дом в ожидании того дня, когда пришельцев можно будет по-настоящему назвать своими.

* * *

До Верхового селения Уника добралась вместо обычной восьмидневки всего за шесть дней. Шла споро, не останавливаясь ни для отдыха, ни чтобы пополнить небогатый запас еды. Что само в руки шло, то и в рот попадало, а остановиться хоть на минуту даже ради верной добычи, Уника себе не позволяла. Верной добычи в лесу было сколько угодно, особенно в начале лета, давно прошло то время, когда родичи голодали, попав из родных степей в дремучие чащобы. А уж Унике прокормиться и вовсе не составляло труда - от ведуньи никакая животина не сбежит. Вот только пользоваться хитроумными заклинаниями не было ни времени, ни возможности. Тот мэнк, что был отпущен ею, безостановочно бежал на восход, но кто знает, может и еще чужинцы в округе бродят. Незачем им знать, куда Уника идет, незачем слушать, как она ворожить умеет. Поостеречься никогда не мешает, отшельническая жизнь быстро учит этой несложной мудрости.

На четвертый день сплошная чащоба проредилась, одна за другой пошли прогалины и поляны и, наконец, Уника вышла к берегу Великой. Даже здесь, еще не приняв в себя главных притоков, река плыла мощно и неудержимо. Не верилось, что такая громада воды может остановиться и пересохнуть, словно безымянный ручеек. А ведь было такое, на ее памяти было. Впрочем, того, кто видел рождение целого моря, уже ничто поразить не может. Недаром, опасаясь звать Унику по имени, малышня в селениях в разговорах называет ее сухоглазой бабой. Но сейчас, покуда ее никто не видит, сухоглазая улыбнулась впервые за дни похода, спустилась к реке, прошептала чуть слышно: Да не замутятся твои воды!
– и омыла строгое лицо родной водой.

Вокруг становилось все больше признаков людского жилья: в лощинках встречались следы кострищ, в одном месте даже росчисть попалась, где сеяли ячмень в ту пору пока ближние поля отдыхали, набирая силу для будущих урожаев. Потом в рощах стали встречаться порубки и следы выпасов. Грозовая синь бескрайнего леса исчезла за окоемом, места пошли веселые, пригожие для житья. И наконец, на крутом берегу, видимые отовсюду, встали частоколы Верхового селения. Частокол стоял мощно, заостренные бревна не просто вкопаны в землю, а плотно забиты камнями, и кусты кругом сведены, и трава вытоптана. Так просто люди прошлую кровь не забывают, а ее тут пролилось немало. На каждой заостренной слеге вырезаны лица родовичей - Калюта постарался, выпрашивая прощение у не похороненных братьев, что погибли когда-то в этом краю.