Чёртов палец

Крюков Владимир

— Вот ведь штука… — сказал он задумчиво. — В прошлом году, когда я впервые приехал сюда, была такая же гроза с проливным дождём, и я точно так же промок до нитки. — Он помолчал и прибавил: — Впрочем, не всё было так же, как сейчас. Тогда я приехал совсем один, а сегодня вот, к счастью, с вами. Одному мне было бы теперь не очень радостно…

Он вдруг почувствовал, что голова Лотты упала к нему на плечо. Усталость с дороги и впечатления прошедшего дня, по-видимому, сморили её. Несколько минут он сидел неподвижно, чтобы не тревожить её сон, потом, осторожно высвободившись, подложил ей под голову подушку. В то мгновение, когда лицо его нечаянно приблизилось к её лицу, она открыла глаза. В полусне ей показалось, что Навроцкий хочет её поцеловать. Она улыбнулась так, будто давно ждала этого мгновения, подбородок её и губы потянулись к его губам, и он, немного смущённый этим квипрокво,

встретил её приоткрытые уста радостным, нежным поцелуем. В глубине души он знал, что рано или поздно это должно было произойти, и теперь, когда случай помог ему убедиться в том, что его тайное желание не совсем несбыточно, он чувствовал себя так, будто после неизвестной продолжительной болезни, державшей в напряжении его организм, наступило внезапное выздоровление. Он был счастлив.

Одарив его поцелуем, Лотта снова заснула. Он постлал ей в спальне наверху, бережно отнёс её туда и, посидев у огня, пока догорали последние угли, устроил себе на полу место для сна. Ещё долго лежал он с сигаркой, наслаждаясь возможностью вытянуть ноги, теплом, тишиной, сознанием того, что там, наверху, спит она. И впервые его охватило то редкое блаженство, когда человеку хорошо несмотря ни на что: ни на причинённое ему зло, ни на преследующие его неудачи, ни даже на грозящую ему смерть…

3

Утром Лотта проснулась из-за шума где-то наверху: как будто кто-то бегал и возился на крыше. Она открыла окно и увидела застывшую в оцепенении виновницу своего пробуждения: из-под конька крыши на неё испуганно глядела белка. Лотта замерла, чтобы не спугнуть зверька, но белка вздрогнула, несколько раз щёлкнула диким гортанным звуком и, перебирая цепкими лапками по брёвнам, исчезла за краем стены. Лотта потянулась, набрала в лёгкие изрядную порцию свежего, прохладного воздуха, вспомнила вчерашний поцелуй и улыбнулась про себя: «Что это? Начало новой жизни?» Одевшись и старательно расчесав волосы, она спустилась вниз и встретилась на веранде с Навроцким, который только что вернулся с короткой прогулки. Пожелав ей доброго утра, он был сдержан и немногословен, но во взгляде его она заметила какую-то особую теплоту.

— Совсем забыл — вот… — сказал он, спохватившись, и протянул ей, точно цветок, какой-то серый продолговатый предмет.

— Что это?

— Это чёртов палец. Я нашёл его на берегу.

— Чёртов палец? — удивилась Лотта, поворачивая в руках поблёскивающую на солнце корявую трубочку.

— Да. Помните вчерашнюю грозу и этот страшный удар молнии, которая едва не убила нас? Чёртов палец — её продукт.

— Её продукт?! — ещё более удивилась Лотта. — Но каким же образом?

— О, на этот счёт существует даже легенда.

— Легенда? Расскажите!

— Что ж, извольте…

Они вышли на крыльцо, уселись на деревянных ступеньках на слабом утреннем припёке, и Навроцкий начал рассказывать:

«Известно, что Творец был разгневан на Адама и Еву, в особенности на Еву — жену нашего прародителя, и изгнал их из рая. Долго после этого не хотел он и слышать о людях, но вот прошло время, и решил он повторить опыт: сотворить женщину идеальной красоты, доброты и ума — не чету Еве.

Выбрал он для неё лучшее место в раю, посадил там чудесные растения, дающие самые питательные, небывалого вкуса плоды, устроил удивительные, ласкающие слух нежным журчаньем родники с прозрачной, как эфир, водой. Солнца, тени, лёгкого ветерка, тёплого дождя — всего там было довольно и в меру. И как только становилось жарко, облачко прикрывало солнце, веял приятный ветерок и брызгал мягкий, освежающий дождик. Когда же становилось прохладно, солнце вновь выглядывало из-за облачка, ветерок стихал и дождик прекращался. И все эти усовершенствования должны были услаждать задуманное им доныне невиданное творение.

Когда же всё было готово, довольный своей затеей Творец взялся за работу и трудился не шесть дней, которые ему понадобились, чтобы сотворить мир, а целых сорок дней и сорок ночей, пока наконец тяжкий труд его не увенчался успехом. На сорок первый день явилась миру женщина необычайной, поистине божественной красоты, идеальная и телом, и умом, и душой. Она была так прекрасна, что если бы её увидел смертный, то не в силах был бы отвести взора и, не двинувшись с места, умер бы от голода и жажды. Да и сам Творец так залюбовался ею, что ещё сорок дней и сорок ночей в умилении глядел из-за облачка на изумительный плод трудов своих, раздумывая о том, как же назвать ему столь совершенное существо. И не было ни одного имени, которое показалось бы ему достойным её красоты.

Даже самые благозвучные, нежные имена представлялись ему грубыми и уродливыми, когда он примерял их к облику этого несравненного создания. И тогда подумал он о самой отдалённой во вселенной звезде. Звезда эта, Эо, излучала дивный свет и была так далека, так недостижима, что даже он, Творец, осматривая свои владения, не всегда успевал добраться до неё. И назвал он тогда сотворённое им чудо в честь той звезды — Эо. С великой печалью вспомнил он о том, что есть у него и другие дела, и как ни грустно было ему покидать Эо, того требовал долг. И он удалился.

Тем временем о чудесном деянии Творца прознал Чёрт. И не находил он себе места от любопытства и хотения увидеть всё собственными глазами. Ему не терпелось высмеять и осквернить сработанное Творцом, а потому задумал он во что бы то ни стало проникнуть к Эо. Улучив момент, нарушил он строгий запрет Творца и прокрался в рай. И как же он был поражён, когда, обыскав весь рай, в самом укромном месте нашёл сложенное из листьев гигантского папоротника скромное жилище Эо, когда увидел её саму во всей её божественной прелести! Ничего прекраснее и совершеннее он никогда не зрил. И стали душить его бесконечная зависть к Творцу и злоба от бессилия сотворить что-либо подобное. И начал он тогда помышлять о том, чтобы хоть в чём-то превзойти Творца. Но как ни металась его чёрная мысль, как ни кипела ядовитой желчью злотворная душа, измыслить он ничего не мог. И вдруг на звериной морде его зазмеилась улыбка: „Сколь же глуп Творец! Ведь если он сотворил женщину, то следовало бы ему подумать и о мужчине, ибо женщина без мужчины — бесполезный, неопылённый цветок“. И дерзкая мысль закралась ему в голову: „Если у Эо нет мужчины, то почему бы этим мужчиной не быть мне, Чёрту? От нашего соития может родиться на свет нечто доселе невиданное, непосильное даже для Творца: безупречное и прекрасное, как Эо; премудрое и коварное, как я; непостижимое и вечное, как вселенная; непревзойдённое и законченное, как ничто!“ И закружилась у него от этой мысли голова, и поднялась на спине шерсть от вожделения, от дикого желания овладеть Эо. Когда же Эо вышла на берег чудной, благодатной речки и склонилась над её хрустальными струями, любуясь на плавающих в них рыб, Чёрт, не в силах более сдерживать плотское возбуждение, подкрался к Эо и протянул к её лону гадкую когтистую лапу…

Но не знал Чёрт того, что Творец слишком дорожил Эо, чтобы оставить её без охранителей. Грозные, могучие молнии зорко следили с небес за всем, что делается вокруг его чудесного творения. И, как только чёртов палец потянулся к девственному лону Эо, одна из них в мгновение ока поразила его, превратив в стеклянный огарок. И невзвидел Чёрт белого света, взвыл от боли на всю вселенную. И, услыхав вопль его, явился Творец и сказал так:

— Тебе мало того, что я тебя терплю, так ты ещё посмел посягнуть на самое дорогое, что есть у меня! Отныне не будет тебе дороги в рай! Ступай к смертным и там, среди них, утоляй похоть свою, поелику, ведаю, без меры любодеен ты. Но знай: коль скоро одолеет тебя вожделение, приглянется тебе какая красавица, протянешь ты к ней свою безобразную лапу — вмиг молния сожжёт тебе перст, и возопишь ты от боли так, что по тверди прокатится гром!

И бродит с тех пор Чёрт среди людей, и помнит он о словах Творца, но так уж сластолюбив он, что даже страдание не может остановить его. И когда, охваченный похотью, тянет он лапу к какой-нибудь пригожей девице, беспощадная молния мгновенно срывается с небес и сжигает ему палец, и вопит он от боли так, что по всему небу грохочет гром. Но залижет Чёрт рану — и вырастет у него новый палец, и снова отправляется он на поиски красавиц, хоть малую толику напоминающих Эо. Но недосягаема для него Эо, не может он осквернить даже подобие её, ибо нет на всей планете женщины, подобной ей. Те же красавицы, коими, превозмогая дикую боль и адское мучение, всё же овладевает Чёрт, увы, обречены на погибель. Одни гибнут тут же, сгорая под ударом молнии вместе с чёртовым пальцем, другие кончаются в страшных мучениях, ибо растущее в них чёртово семя разрывает их плоть на куски».

Навроцкий кончил рассказ. На крыльце становилось жарко, но с озера очень кстати дохнул мягкий освежающий ветер, слегка взволновавший волосы Лотты.

— Значит, вчера, когда молния чуть не убила нас, Чёрт протягивал свою ужасную лапу ко мне? — проговорила она в задумчивости.

— Это значит, что вы самая красивая девушка на земле, — улыбнулся Навроцкий.

— Но, увы, не во вселенной… Ведь там самая красивая — Эо?

— Что ж, быть второй после любимицы Творца… Можно ли мечтать о лучшем жребии?