Чешская рапсодия

Секера Йозеф

— Как видно, господа казаки желают еще сегодня получить по новым шапкам. Товарищ Сыхра, ваш батальон займет высоту и продержится на ней до тех пор, пока наши орудия не разобьют батарею белых… Тогда вы атакуете их и захватите в плен офицеров. Мне нужны языки. Их пушки тоже, если от них что-нибудь останется. Вы пойдете с ними, товарищ Книжек, — мне не хочется взваливать все на одного Сыхру. А ты, товарищ Бартак, пойдешь тоже, но без лошадей. Пусть твои конники привыкают и к пешему бою. Казаки в этом уже понаторели.

Чехословаки спешно рассыпались цепью, как их учили еще в австрийской армии, и немедля двинулись к высоте. Артиллерийская стрельба

белых не прекращалась, хотя особенного вреда не причиняла, потому что бронепоезд уже пристрелялся к ним.

Бартак, Долина, Вайнерт, Шама, Пстник, Костка шли рядом, левее шагали Ганза, Пулпан, Даниел, Конядра, Ганоусек и Барбора. Потные, красные, они шли, стиснув зубы. За ними поспешал Книжек, прижимая руку к боку, словно у него разболелась селезенка, и все время повторял: «Вперед, ребята, вперед!» Батальонный Вацлав Сыхра шагал среди кавалеристов, не выпуская изо рта самокрутку. Струйки дыма над его головой успокаивали бойцов. Ян Шама не спускал с него глаз. Не может же человек родиться таким храбрым — тут нужна еще твердая воля! Цепь чехословаков развертывалась все шире. Шли по пояс в степной траве, падая в незаметные ямки, спотыкаясь о бугорки, кочки, кротовые холмики и корни кустарника. Над их головами проносились снаряды, противно воя. Вдруг низко над ними пронесся снаряд с бронепоезда.

— Привет от Маруси! — крикнул Костка Долине.

— Мельники отработали свое! — вскричал Сыхра, показывая на мельницу. Пламя охватило уже крылья и трепетало на ветру. Ветер был неприятный, он взволновал всю степь. Чехи приближались к высоте. Левое крыло батальона, в километре от центра, начало загибаться вперед. Его задачей было атаковать казаков с фланга. Книжек начал чаще оглядываться, как будто не мог дождаться батареи шестнадцатой дивизии, но увидел лишь, как Рабоче-крестьянский полк строится около второго чехословацкого батальона. Командир Рабоче-крестьянского полка спокойно ходил перед строем, в коротком бушлате и матросской бескозырке. От этого Книжеку было не по себе, он вздыхал, прижимая руку к груди. Тем временем батальон Сыхры достиг гребня высоты и залег в траве. Ниже, метрах в двухстах, тянулись наскоро отрытые окопы, из них торчали дула казачьих карабинов, винтовок и короткие рыльца пулеметов. За окопами стояли две пушки, но почему-то не стреляли. По цепи красноармейцев прокатился ропот: черт, белые зарядили картечью и ждут, когда мы подойдем поближе!

— Значит, — будет все-таки праздник! — закричал певец Костка. — Я же говорил… — От волнения он кусал себе ногти.

Войтех Бартак усмехнулся одеревеневшими губами. Он хотел увидеть, с той ли точностью стреляет еще Марусин артиллерист, как тогда, когда он накрыл мельницу. Шама усиленно моргал красными веками и пыхтел, будто задыхался. Лицо его все более багровело. Ему хотелось броситься на казаков хотя бы в одиночку, но приказано было ждать сигнала командира полка. Шама оглянулся — где Книжек? Командир сидел на земле, обхватив обеими руками свою щиколотку, и что-то говорил Сыхре. Тот кивнул двум около стоявшим бойцам, приказал унести командира с поля боя, после чего залег рядом с Бартаком.

— Если со мной что случится, бери под команду правый фланг, а кавалеристов оставь на Долину. Коничек поведет центр, а Голубирек — левый фланг. С собой возьми Пулпана и Ганзу.

— Ты слышал, Йозеф? — обернулся Бартак к Долине. Тот кивнул, нетерпеливо поерзав.

Сыхра сплюнул размокший окурок и дал два выстрела ив пистолета — сигнал к атаке. Батальон двинулся вперед. В

ту же минуту ожили и казачьи окопы, затрещали винтовки и пулеметы. Чехословаки-красноармейцы, пробежав шагов пятьдесят вниз по склону, снова залегли. За ними остались первые убитые и раненые. Пули взрывали землю, осыпая бойцов песком; несмотря на это, как только кто-нибудь из казаков высовывал голову над земляным бруствером, он сейчас же получал красноармейский привет.

Сыхра снова наклонился к Бартаку:

— Пусть Петник сбегает к Голубиреку и скажет ему, что мы не будем дожидаться наших пушек. Противник наверняка хорошо подготовился. Как только мы с тобой вскочим, пусть двигается и Голубирек. В подтверждение того, что получил приказ, пусть выстрелит два раза подряд. А Костка пусть доложит Киквидзе, что мы больше ждать не будем. Ты ему дал красный флажок? Инструкции он получил? Хорошо. Мы можем отогнать казаков, у нас ведь все в порядке. — Сыхра, упираясь локтями в землю, сыпал махорку в газетный обрывок.

Бартак прокричал приказ Шаме, тот — Петнику. Петник стер пот со лба и отполз назад к широкому кустарнику. Сыхра долго смотрел ему вслед — Петник уже бежал, опустив голову почти до земли, так что виднелся только его серый тощий зад. Сыхра не спускал с него глаз, пока тот не упал около того места, где лежала рота Коничека. Но Петник тотчас поднялся и пробежал еще немного, словно густой лай казачьих винтовок его нисколько не касался. Батальонный громко вздохнул. Эх, если бы минуты не тянулись так долго! Наконец раздались два выстрела из пистолета Голубирека. У Сыхры блеснули глаза:

— Что поделаешь, Войта, мы — солдаты революции… Петнику сегодня — благодарность в приказе!

Комбат окинул взглядом свои линии, оглянулся и к поездам, но их не видно было за гребнем холма.

— Учитель, погляди-ка на эти травы, из них у нас найдешь только лебеду да полынь, — вдруг сказал Бартак. — А это вроде осоки, скрещенной с пальмой…

— В самом деле, — отозвался комбат. — Даже тюфяк не набьешь. Это ковыль.

Тут между ними бросился на землю красноармеец с засученными рукавами. Вацлав Сыхра счастливо улыбнулся:

— Здравствуйте, товарищ Киквидзе!

Начальник дивизии притянул к себе Сыхру и Бартака. Он тяжело дышал, отдувался, на лбу его собрались морщины.

— Ваше счастье, что я заметил ваш красный флажок, — сказал, задыхаясь, Киквидзе. — Вячеслав, вы не должны атаковать одни, такими бойцами, как вы, я рисковать не намерен! Артиллеристов Борейко ждать напрасно, казаки остановили их поезд, разобрали колеи, а потом обрушились с двух сторон. Вот почему наш противник играет в прятки. Я послал в помощь Борейко заамурскую кавалерию.

Киквидзе говорил прерывисто, наблюдая в бинокль за позицией казаков.

Над степью скапливались облака, сгущались, темнели. Уже начали посверкивать молнии. Начдив что-то проворчал, лоб его разгладился. Он потянул комбата за рукав:

— За холмом ложбинка, я оставил в ней адъютанта, телефониста и связного. Бартак, прими пока командование, а вы, товарищ Сыхра, пойдете со мной.

И, не ожидая более, Киквидзе пополз с гребня. Сыхра — за ним. В ямке, о которой говорил Киквидзе, его ждал красноармеец, тотчас доложивший, что артиллерия вырвалась из казацкого окружения, а дивизионная кавалерия гонит казаков в степь. Артиллерист был совсем мальчик, но свежая повязка на голове придавала ему мужественности. Лицо его блестело от пота. Начальник дивизии был явно рад видеть его, он тут же заботливо спросил: