Честь мундира. Записки полковника
Шрифт:
– Вот как выпьет стакан водки, – так и прет на меня буром, – с усмешкой говорил мне Гартинстарший, и опасливо поглядывал на сына.
– Как у вас с совестью, товарищи офицеры-коммунисты? – снова и снова «наезжал» на нас Юрий. – Сдали Советский Союз без единого выстрела и спокойно водку пьете? В прислугу Ельцину подались?
– Мы служим не Ельцину, а народу! – сколько раз тебе говорить?! – почти вскричал в тот раз Петр Петрович, – пить меньше надо!
Таким злым я его еще никогда не видел. Впрочем, вру, – видел. Было это в тот день, когда нашей группе референтов было приказано готовить письмо
– Никаких обоснований мы готовить не будем, – решительно сказал мне Гартин, – глупость все это! Присяга не костюм, который можно поменять! Я сам Грачеву об этом напишу и в глаза скажу!
Служебную записку Грачеву он написал. Прочитав ее, я сказал Гартину, что это не записка, а рапорт с просьбой об увольнении. Но он от своего не отступил. Отнес свою записку в приемную министра. И в тот же день Гартин получил ее обратно. В левом верхнем углу, наискосок, хорошо знакомым нам корявым грачевским почерком было написано: «Тов. Гартин! Не суй свой нос не в свое дело! Иначе уволю!».
Грачев Гартина не уволил. Но и с идеей «переприсяги» носиться перестал.
…Только на четвертый день пурга на Новой Земле стихла и мне удалось улететь. Я сидел у теплой трубы в чреве Ил-76 и думал про Гартина, вспоминал некоторые эпизоды нашей совместной службы. В памяти моей одна за другой мелькали давние картины событий.
…Была осень 1993 года – бурная и страшная осень. Кремль и Верховный Совет грызлись, как кошка с собакой. Ельцин приказал Грачеву подогнать танки к парламенту и усмирить взбунтовавших депутатов. Я хорошо помню тот вечер, когда полковник Гартин зашел в мой кабинет растерянный и бледный:
– У тебя водка есть? Налей.
Он выпил полстакана, а закусил дымом закуренной сигареты. Я видел, как дрожали его руки, – дрожали так, что огненный лепесток зажигалки никак не мог достать до края сигареты. Он смотрел на меня глазами человека, который боялся сообщить мне о смерти кого-то очень близкого. Я заволновался и почти вскричал:
– Да говори же, черт побери, что случилось?!
– Налей мне еще, – тихо сказал он и снова закурил. Затем долгим, изучающим взглядом вперился в мои глаза и похоронным голосом произнес:
– Мой Юрка тоже засел в Верховном Совете… Он там помощником у Руцкого… А завтра утром Грачев будет стрелять по нему из танка… Ты понимаешь, что происходит? Это же гражданская война! Брат на брата… Отец на сына… Сын на отца… Я должен спасти сына!
Я тоже пил водку с Гартиным и, как мог, успокаивал его. Прилично захмелев, мы решили вместе идти к Верховному Совету, чтобы вытащить из него Юрия.
Я предложил Гартину для пущей маскировки переодеться в гражданку.
– Что?!!! Что?!!! – вдруг страшным рыком зашелся он, – в какую гражданку? Это от кого я должен «маскироваться»? Это кого мы должны бояться? Тех, кого обязаны защищать?
Мы надели полковничьи шинели и двинулись к выходу из здания Минобороны. В коридорах была какая-то паническая суета – полковник
Прапорщик, дежуривший на посту у входа в Минобороны со стороны метро «Арбатская», проверил наши документы и предостерег нас:
– Товарищи полковники, я не советую вам выходить на улицу. Там опасно.
Сквозь толстые дубовые двери мы слышали шум разъяренной толпы.
– Открывайте дверь, товарищ прапорщик, – решительно приказал Гартин, – я хочу поговорить с народом!
Прапорщик открыл нам дверь и я вышел на улицу следом за Гартиным. В этот момент плотная толпа разъяренных людей с арматурными прутьями и милицейскими резиновыми дубинами захватила нас… Я лишь успел заметить, как слетела офицерская фуражка с головы Гартина и чьи-то грязные сапоги тут же растоптали ее – прямо перед моим носом, разбитым о мостовую…
– Бей продажное офицерье! – яростно призывал кто-то.
Перед тем, как страшный удар по голове оглушил меня, я успел заметить, что кто-то длинной очередью резанул из автомата трассирующими поверх разъяренной толпы…
Я очнулся на гранитном полу холла – он был сразу за входной дверью в Минобороны. Рядом со мной, на такой же солдатской плащ-накидке лежал безжизненный Гартин. Человек в белом халате стирал бинтом кровь с его разбитого лица и кричал прапорщику:
– Немедленно вызывайте скорую, этот тяжелый… Черепно-мозговая… Срочно в госпиталь… А этого – ко мне в медпункт на перевязку…
Только через неделю врачи разрешили мне навестить Гартина – он все еще лежал в реанимационной палате госпиталя Бурденко. Там у входа в палату я встретил мрачную Веру Алексеевну, которая шепнула мне:
– Прошу вас, – ни слова про Юрия, – Петру и так тяжело… Ну а если спросит, скажите, что все в порядке.
Гартин встретил меня болезненной улыбкой – он был бледен, как кочан мороженной капусты, голова его была забинтована. Он жадно слушал мой рассказ о новостях в Москве, в Минобороны. Я принес ему приятную весть: когда Грачев узнал, что на начальника группы его референтов было совершено нападение, он решил наградить его пистолетом – приказ уже готовится. Но надо после выписки из госпиталя получить справку в милиции.
На эту мою новость Гартин отреагировал лишь какой-то брезгливой ухмылкой.
– Ты про Юрку моего ничего не знаешь? – тихо спросил он и приподнялся с подушки.
– Все в порядке, все в порядке, – тут же забубнил я, строго следуя инструктажу Веры Алексеевны.
То была святая ложь. Где сын Гартина и что с ним, я не знал. Лишь через три недели Вера Алексеевна сообщила мне, что Юрий вместе с Руцким был арестован в Белом доме и находится в тюрьме.
Гартина выписали из госпиталя в конце ноября, а в начале декабря он вышел на службу. Однажды вечером, во время наших тайных посиделок в кабинете, он признался мне, что Юрий арестован и сидит в тюрьме вместе с другими защитниками Белого дома. Я как мог успокаивал Гартина, убеждал его, что Юрию большой срок не дадут, что он обязательно скоро выйдет на свободу. Он вроде слушал меня, кивал, но по глазам его было видно, что Гартин думает о чем-то другом…