Честь мундира. Записки полковника
Шрифт:
И исчезла так же быстро, как и появилась.
Петр Петрович как был в ночной пижаме, так и остался сидеть в ней на диване. Посмотрел на часы, была половина первого ночи. И он стал одеваться. В последние недели ему больше всего нравилось это время – ходить за продуктами по темноте в магазин было удобно, меньше встречались соседи и просто знакомые жители района.
То самое проклятое, неотвязное чувство, что все вокруг по-прежнему глядят на него подозрительными, осуждающими, ненавидящими глазами все еще преследовало его…
Гартин вышел из подъезда и направился к магазину «Гастроном-24» по уже отработанному и нелепому
– Петрович, это вы? – вдруг услышал он в темноте знакомый голос Ивана Степановича Гайдаша, отставного майора-инвалида, недавно похоронившего жену. Он, как и Гартин, жил в этом доме с 1992 года.
Гартин подошел к нему, поздоровался.
– Вы случайно не в магазин? – спросил Гайдаш.
– В магазин.
– Будьте добры, купите мне сигарет и еще кое-что, – майор отставил в сторону инвалидную палку и полез в карман.
– Что еще купить, Степаныч?
– Да водки мне купите, пожалуйста… Ну и на зуб че-нить… А стаканчик у меня есть… Я бы сам до гастронома дополз, да куда мне, считай, на одной ноге…
– Степаныч, спрячь кошелек, – сказал ему Гартин, – я сейчас вернусь.
Петр Петрович купил Гайдашу блок сигарет, литровую бутылку водки, набрал закуси. А заодно и разнообразной снеди для Веры Алексеевны – готовил ей передачку в больницу.
Гайдаш по-прежнему сидел недалеко от подъезда, на слабо освещенной светом уличного фонаря скамейке под липой. Завидев Гартина, он обрадовался и стал протирать мокрую скамейку носовым платком. Гартин поставил на нее купленные в магазине пластмассовые стаканчики и, открыв бутылку, налил в них водку, приготовил закусь. Гайдаш все еще пытался всучить ему какие-то деньги, но Петр Петрович строго отрезал:
– Спрячь, тебе говорю.
Гайдаш подрагивающей рукой взял стаканчик с водкой, коснулся им стаканчика Гартина и сказал торжественно:
– Ну, – за приятную ночь!
Они выпили и стали закусывать. Гайдаш неспешно расспрашивал Гартина про здоровье Веры Алексеевны, еще про что-то, но при этом и словом не обмолвился про Юрия и Варвару, – словно их и не было на этом свете вовсе. А когда выпили по третьему или четвертому разу, повспоминали общих знакомых офицеров, – еще живых и уже мертвых, – Гайдаш снова закурил и осторожно, перейдя почти на шепот, сказал:
– Знаю, неприятности у вас большие… Я и в газете читал, и по телевизору рассказывали… Переживаете, небось… Я понимаю, я понимаю… Вот жизнь какая – беда бывает и от богатства… Но вы же порядочный человек… Вас же здесь так уважительно замполитом даже бабушки называли… Как можно было вот так влипнуть? Домина – аж за три миллиона зеленых американских денег! Уму моему непостижимо! Зятек поделился?.. Алиграх… Или как?
Гартин не ответил.
А Гайдаш все бубнил и бубнил:
– Н-даааа… Совесть – это вам не зассанные кальсоны… Ее не отстираешь…
– Степаныч, налей еще водки, – попросил Гартин. Гайдаш налил. Они снова выпили. Гартин встал со скамейки. Захмелевший Гайдаш снова пытался вернуть ему деньги за сигареты, водку и закуску. И все приговаривал: «Нехорошо получается». Гартин махнул рукой и направился к подъезду.
Вернувшись домой, он снял одежду, вымыл руки и сел за стол в своем кабинете. Взял чистый лист бумаги и написал: «Дорогая моя Верочка!»… А дальше его словно заклинило. Нужные ему слова
Гартин положил форму на кровать жены. Сверху – офицерский кортик. Затем он еще раз покурил у открытой форточки на кухне. Уже светало. Дворник-киргиз старательно и звонко подметал двор метлой.
Гартин вошел в большую комнату, открыл домашний сейф, достал оттуда наградной пистолет и, зарядив магазин единственным патроном, передернул затвор.
Поцеловал портрет жены сквозь холодное стекло, прошел в спальню и лег на кровать поверх одеяла, не выпуская пистолета из правой руки…
Затем он приставил холодный ствол пистолета к виску…
Утром майору в отставке Ивану Степановичу Гайдашу очень хотелось похмелиться. Он мучительно думал, как это можно сделать. Вспомнил о его ночной выпивке с Гартиным, – на лавке у подъезда. Вспомнил, что наговорил Гартину каких-то нехороших слов. Подумал: «Наверное, обидел замполита. Да и деньги за выпивку ему не отдал». Повод еще раз повидаться с замполитом вроде выглядел убедительно – извиниться, деньги отдать. Ну а там, может быть, и выпить че-нить найдется.
Гайдаш спустился в лифте на этаж, где жил Гартин. Дверь, ведущая с лестничной площадки до его квартиры была приоткрыта. Открытой оказалась и дверь в квартиру Гартина. Гайдаш окликнул замполита:
– Петрович, ты дома?
Никто не откликался.
Заглянув в спальню, Гайдаш все понял и перекрестился…
Он, сильно хромая, спустился на лифте на первый этаж и там крикнул консьержке:
– Федоровна! Звони в милицию, замполит застрелился!
Юный лейтенант-следователь, прибывший на квартиру Гартина, нашел на письменном столе покончившегося с собой полковника какую-то толстую рукопись и записку, которая начиналась словами: «Дорогая моя Верочка! Прости меня. Я ухожу ради того, чтобы облегчить тебе муки стыда за тот позор, который ты испытываешь после случившегося в нашей семье и который я не могу перенести»…
Знамя
Лет сорок подряд в День Победы оставшиеся в живых и еще способные самостоятельно передвигаться ветераны гвардейской танковой армии собирались в Бауманском саду Москвы.
Эта армия отличилась во многих сражениях Великой Отечественной войны, а уже на ее исходе, во время Берлинской наступательной операции, ценой больших жертв «прогрызла» мощную оборону противника на подступах к столице Германии и обеспечила в итоге решающий штурм столицы Рейха.
Как и случалось много раз прежде, задолго до новой встречи ветеранов-танкистов в Бауманском саду, был создан оргкомитет. В него вошли офицеры, сержанты и солдаты-отставники, меньше других жалующиеся на болячки.