Честь мундира. Записки полковника
Шрифт:
Вскоре в большом зале Минобороны нам читали приказ Грачева о поощрении лучших офицеров, славно потрудившихся в уходящем 1993 году. Некоторые получали ордена за образцовое выполнение задач по установлению конституционного порядка в Москве. По кабинетам ходил слух, что зам Граче-ва – генерал-полковник Георгий Кондратьев, отказался получать Золотую Звезду Героя Российской Федерации. В представлении Кондратьева к этой награде было записано – «за храбрость и мужественные действия, связанные с большим личным риском для жизни при проведении спецоперации». Офицеры нашего «Арбатского военного округа» из уст в уста
– Паша, такую награду дают за подвиг, а не за расстрел народных избранников.
Полковник Гартин восхищался поступком Кондратьева и даже подумывал – не отказаться ли и ему от наградного пистолета, который уже значился в приказе министра?
– У меня смятение чувств, – говорил он мне, – я ведь ничего героического такого не сделал…
– Но и преступного тоже, – пытался успокоить его я, – ты ведь не участвовал в образцово-показательном расстреле Верховного Совета. Зато чуть не стал инвалидом гражданской войны в центре Москвы. Ну а дальше еще неизвестно, как жизнь пойдет. Может, еще не раз придется защищать и себя, и Веру Алексеевну от нападений таких же разбойников, как тогда, у входа в Минобороны…
Кажется, я его убедил.
Гартин на том же торжественном собрании из рук министра получил наградной пистолет. Когда Петр Петрович под аплодисменты сослуживцев шел от сцены к своему месту, я услышал за спиной негромкий и ехидный голос подполковника Мамлыги:
– Из такого пистолета застрелиться хорошо… Калибр маленький…
Я до сих пор помню те его слова.
В тот же день, не сказав мне о своем решении ни слова, Гартин отнес в приемную министра обороны рапорт с просьбой уволить его со службы. Я узнал об этом лишь поздно вечером, когда Петр Петрович зашел ко мне в кабинет с рапортом и, положив листок передо мной на стол, сказал:
– Все, ухожу.
Я быстро пробежал глазами по рапорту, в левом верхнем углу которого хорошо знакомым мне грачевским почерком было коряво написано: «Согласен. Уволить в связи с оргштатными мероприятиями».
Я был ошеломлен так, что в первую минуту не мог вымолвить и слова.
– Да-да, я ухожу, – еще раз сказал Гартин, закуривая, – все твои вопросы абсолютно бесполезны. Все уже решено. И не вздумай меня отговаривать. У тебя водка есть?
Я молча достал из сейфа недопитую бутылку дагестанского коньяка и наполнил две замызганных рюмки. Закуски не было. Гартин выпил, встал, подошел к подоконнику, на котором еще с осени стоял треснувший графин с гроздью пыльных ягод рябины на сухой ветке. Он сорвал несколько ягод, закусил ими, и, глядя в окно, сказал мне:
– Ты, конечно, хочешь знать, почему я все это сделал и что мне сказал Грачев. Так вот, отвечаю с конца: Грачев был очень удивлен и сказал мне, что я дурак. И только тогда, когда я ему честно, в глаза ответил, что не могу служить в армии, которая стреляет в свой народ… В моего сына стреляла… Нет, я не могу служить в такой армии.
– Армия стреляла не в народ! – рявкнул на меня Грачев, – армия стреляла в преступников! Мы выполняли приказ президента!
– Ну и что ты ему ответил? – спросил я.
– Я ответил, что приказ Ельцина был преступным.
– А он?
– А он сказал мне, что если военный человек сомневается в приказах президента-Верховного
В тот день Гартин сообщил мне, что на двери его квартиры кто-то большими черными буквами написал «Смерть убийце!». А Вера Алексеевна хваталась за сердце и спрашивала: «Петя, это страшно. Может, обменяем квартиру?».
Прилетев в Москву с Новой Земли, я в тот же день позвонил полковникам Хрулеву и Очерету. Мы вместе года три служили в группе референтов министра, а Гартин был нашим начальником.
Приближался девятый день после смерти Петра Петровича. Мы договорились съездить к нему на Троекуровское кладбище. Поминки устраивать было некому: Вера Алексеевна лежала в больнице, дочка Гартина после похорон улетела к семье в Финляндию, а сын Юрий был в очередном, как сказал Очерет, «коммунистическом запое».
Приехав на кладбище, мы положили три букета гвоздик на могилу Петра Петровича. Его добролицый портрет в парадной форме еле выглядывал из-за холма венков. На алой ленте самого большого и дорогого пестрели белые буквы «От министра обороны Росс…». Под свежим деревянным крестом мы помянули полковника горькой водкой. А затем взяли такси и рванули на Никитский бульвар, к старинному дому, в подвале которого был невероятно уютный полумрачный бар, – в нем во время службы в Минобороны мы душевно сиживали вечерком по пятницам. Я несколько раз по пути с кладбища в бар порывался узнать у Хрулева и Очерета о причинах самоубийства Гартина, но они, будто сговорившись, опасливо талдычили:
– Не сейчас. Это особая история.
По дороге к Никитскому бульвару я все же узнал, что Хрулев и Очерет были в гостях у Гартина за несколько дней до его смерти.
В баре мы уселись за свой любимый стол в самом углу и заказали выпить-закусить. И снова помянули Петра Петровича. Тут я не оставил своих намерений напористо выпытать у моих собеседников хоть что-то о причинах и обстоятельствах смерти Петра Петровича. Первым начал «колоться» Хрулев:
– Начнем с того, – говорил он, – что Петр Петрович пригласил нас к себе на дачу. Стол был накрыт к нашему приезду и шашлыки на мангале уже дозревали. Сели, выпили по первой, по второй, по третьей… Гартин стал читать нам очередную главу из своей будущей книги. Мы с Очеретом высказывали свои замечания, Петрович делал какие-то пометки на полях рукописи. Слушали, пили, закусывали. Тут подъехал Юрий с другом… Как же его звали? Какое-то экзотичное имя у него было…
– Мэлс. Мэлс его звали, – откликнулся Очерет, – Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин… Ну в общем, от глубоко коммунистических родителей он произошел…
Хрулев продолжил:
– Да-да, Мэлс. Такой же «рэволюционэр», как и Юрий. Петрович пригласил их за стол. Они сели. Мы с ними хорошенько еще добавили… А потом началось… Кстати, с чего все началось?
Хрулев вопросительно взглянул на Очерета.
– А началось все с того, что Юрий поздравил нас с днем защитника Отечества. И что-то там сказал еще про Российскую армию…