Четвертая стрела
Шрифт:
– Так не годится, золотко мое, - вздохнул Андрей Иванович почти сочувственно, - Мы вместе с вами пройдем по этой дорожке от начала и до конца. Я хорошо вас знаю, но так уж заведено у нас - назовите себя, сколько вам лет, кто вы, где проживаете.
Аксель в своем углу красноречиво звякнул щипцами, и арестованный наконец-то его увидел. Тонкие губы его сложились в подобие усмешки, и он заговорил, как говорит на службе своей гофмаршал - отчетливо артикулируя каждое слово, со спокойным достоинством и глубоко запрятанным
– Огастас Рейнхольд фон Левенвольде из дома Малла, обер-гофмаршал императорского двора и управляющий Российскими соляными копями, родился на мызе Раппин в одна тысяча шестьсот девяносто...
– гофмаршал сглотнул, еще крепче вцепился пальцами в колено, - девяносто третьем году от рождества Христова.
– Ого, - посчитал Андрей Иванович, - признаться, я полагал, что вы гораздо моложе.
– Увы, - без выражения проговорил гофмаршал, - а проживаю я теперь в вашей крепости, оттого, что в мой дом уже въехал всеми своими телесами господин Разумовский.
Он так и произнес по-русски это "телесами", и один из судей не удержался и хихикнул в кулачок. Андрей Иванович осуждающе покосился и упустил момент - гофмаршал смежил веки и, как пепел от сгоревшей бумаги, осыпался на пол со стула - конвойный не успел его подхватить.
– Пушнин, взгляните!
– позвал секретарь, да Аксель и сам ринулся к арестованному, расстегнул ворот, потрогал пульс.
– Тут лекарь нужен, - Аксель взял горячую руку, тонкую и иссеченную до локтя вертикальными старыми шрамами, - Он весь горит, как бы не помер.
– Что за следы?
– Андрей Иванович перегнулся через стол и смотрел на шрамы, и судьи тоже встали и принялись смотреть, - Он что, убить себя пытался?
– Напротив, ваша светлость, - Аксель взял вторую руку безжизненного гофмаршала и закатал рукав, - Это следы от медицинских стилетов, господин Левенвольд вводил себе антидоты от ядов.
– Что есть антидоты?
– спросил один из судей.
– Суть противоядие, ваша светлость, - отвечал Аксель, - сколько шрамов - столько раз жизнь сего господина была в опасности.
Аксель взял среди инструментов тряпицу со спиртом, смочил арестованному виски, гофмаршал открыл глаза - темные, страшные, в половину истаявшего лица - и вдруг узнал его:
– Вот видите, дьявол, вот вы и ошиблись - все давно закончилось, - сказал он по-французски, и голос его шуршал, как осыпающийся песок.
– Бредит, - пояснил окружающим Аксель.
– Несем арестованного в камеру и заводим следующего, - скомандовал строго и четко Настоящий, - а эту дохлятину пусть осмотрит доктор Ковач, вызовите его из мертвецкой. Некогда чучкаться, у нас на очереди еще трое.
Ласло был готов к тому, каким увидит гофмаршала, а что до отравленных тофаной - в свое время приснопамятный господин Рьен поставлял их для мертвецкой изрядно. Так что серое лицо
– Что ты ему даешь?
– встрепенулся караульный.
– Лакрицу, все равно ведь помрет, - легкомысленно отвечал Ласло, - хочешь, и тебе дам?
– он показал издалека черную пилюлю, и конвойный сморщился:
– Пусть сам жрет, не надо мне, противная она.
Арестованный скосил глаза на пилюлю и приподнялся на своем позорном ложе.
– Вот и замечательно, - похвалил его Ласло и протянул пилюли и флягу, - Пейте, друг мой, и не кочевряжьтесь, - и шепотом добавил по-французски, - если вы умрете, мой приятель будет плакать, а я того не хочу.
– Пусть не плачет, - Левольд взял лекарство и проглотил его с детской покорностью, - во мне столько ядов, что новые уже не действуют. Я весь ими пропитался.
– По-русски говорите, а не то выведу, - напомнил караульный.
– Я не хотел бы умереть прежде, чем красиво взойду на эшафот, - на своем смешном русском продолжил гофмаршал, - глупо пропустить свой самый главный, самый торжественный выход. Актеры выходят на поклон после спектакля, чем я хуже?
– голос его звучал слабо, но при этом высокомерно, и Ласло сделалось жалко и смешно.
– Как же вас угораздило - вдруг так отравиться?
– спросил он доверительно, и гофмаршал нахмурился:
– Вы пришли лечить меня или исповедовать? Заберите вашу фляжку, - он бросил флягу, и Ласло ее поймал, - Я помню вас, доктор, вы ловили придворных на моей горке. Спасибо вам - и за это тоже.
Он не помнил ни черной мессы, ни гаданий, ни детского праздника - только встречу на горке, наверное, горка запала ему в душу. И, конечно же, господин Рьен не вспомнил своего прозектора - ведь он всю дорогу в упор его не видел.
– Рад был помочь вам, ваше сиятельство. Выздоравливайте.
– Постараюсь взойти на эшафот во всем своем прежнем блеске, - гофмаршал улыбнулся, и детская жемчужная улыбка преобразила его мертвое землистое лицо, - Перед казнью я могу исповедаться вам - вместо попа, если Лизхен мне позволит. Вы же не будете против, доктор?
– Почту за честь, - Ласло поклонился, обуреваемый смешанными чувствами, - попробуйте поспать, пока вас опять не увели.
– Я постараюсь, - тихо ответил гофмаршал, покорно откинулся на свою койку и прикрыл веки. Ласло вышел за дверь - конвойный задвинул за ним засовы.
"Милейший убийца, - думал Ласло, - очаровательный комедиант. Все спешат к нему на помощь, все стремятся его спасти. Хороший был шпион у господина Остермана. Герцога только жаль, так его любил, так защищал, бесхитростная душа..."