Четвертая стрела

Юрген Ангер

– И сколько ему дали? Три года?
– Стеллочка прикинула в уме, - через полтора года - условно досрочное, я узнавала на работе.

– У кого?

– У нашего юриста. Жопой чувствовала, что все к тому идет. Ладно, не грусти, знаешь, что юрист мне сказал - если в цифре срока нет на конце мягкого знака, это несерьезный срок.

– Данька не звонил?
– спросила я осторожно, боясь повредить только начавшую затягиваться рану.

– Что-то молчат. Раечка послезавтра от них стартует домой, будет у нас с тобой, наконец, горячая

пища.

Я собралась было к себе - и тут заорал телефон, долгим, междугородним звонком. Стеллочка протянула руку и сняла трубку - у нее, как у главы семьи, в спальне стоял свой личный аппарат.

– Да, Раечка. Что? Ты что, так шутишь?
– возмущенно начала Стеллочка, потом замолчала - а из трубки несся неясный рев, и Стеллочка беспомощно оглянулась на меня. Я подошла и села в ногах, рядом с Геркой.

– Лиза, она говорит, что Дани умер, - отчего-то с обидой проговорила Стеллочка, отстраняя от уха трубку, - Сердечный приступ или внезапная остановка сердца - я не поняла. И я не знаю, что теперь с этим делать.

– Там были дротики?
– спросила я тихо.

– Какие дротики?
– взвилась Стеллочка, - Обычная передозировка в студенческом кампусе. Нет, Раечка, это не тебе...Раечка, нам нужно понять, кто к кому поедет и где у нас будут похороны...

Я не стала слушать дальше. Я пошла к себе и звездой легла поперек постели. Хорю надоело бегать, он устал и на пару минут свалился, как дохлый. "Сэр Дэниэл, исчадье зла, тебе - четвертая стрела", хотя понятно, конечно, что стрелы во всей этой истории - всего лишь художественная условность.

1741 (осень) - 1742 (зима). Скорпион

Был самый конец ночи, когда в дверь постучали. Птица в клетке захлопала крылами, Ласло проснулся, посмотрел на темные окна, понадеялся было, что Аксель откроет, и вспомнил, что Аксель в ночь на службе. Ласло накинул на голову одеяло - печка прогорела, дом остыл - и пошел открывать. На пороге стоял доктор Климт, с безумными глазами, с докторским саквояжем в руке и с каким-то рулоном под мышкой.

– Что такое?
– Ласло впустил его и теперь смотрел на доктора, постепенно приходя в себя после сна, - Что, брат, выгнали тебя?

– Вы шутите, а в стране переворот, с этой ночи у нас новая царица - Елизавета. В нашем доме гвардейцы, у княгини - тоже.

– И что Красавчик наш - того?
– Ласло изобразил пальцами решетку и чуть не упустил одеяло на пол.

– Под домашним арестом.

– А ты что - сбежал?

– Патрон вытолкал меня через заднюю дверь, когда пришли гвардейцы, - Климт подошел к печке, положил на пол свой рулон, раскрыл саквояж и принялся раздувать огонь, - Я обещал кое-что уничтожить.

Климт вытянул пачку писем и по одному скормил умирающему огню - пламя вспыхнуло и заплясало. Ласло покрепче завернулся в одеяло, зажег пару

свечей:

– Как он, патрон твой, уже получше? А то княгиня сама не своя... а теперь еще и арест - как бы он у нас в крепости не помер...

Пару недель назад гофмаршал заболел неизвестной болезнью - жар, озноб, тошнота - и по многим признакам болезнь та напоминала отравление ядом аква тофана.

– Ты думаешь, домашний арест может перейти в тюремный?
– Климт поднял к Ласло горящее от жара лицо, озаренное теплым светом, рыжие волосы его от теплого воздуха шевелились, как живые, - Его увезут в крепость?

– Обыск закончат - и увезут, за ними такое не ржавеет.

Дверь затряслась - от ударов, судя по всему, могучей ноги.

– Это за мной...
– прошептал Климт, и очередное письмо из его руки само собою скользнуло в огонь.

– Открывай, лысый, мы свет видели!
– заорали из-за двери.

– Погоди бояться, - прошептал Ласло, подхватил Климта с его саквояжем, втолкнул в секретную комнатку - ту, что за дьявольским зеркалом - и завесил вход ковриком. Затем взял свечу и пошел отворять.

За дверью обнаружились Сумасвод-второй и Куницын, пьяные и с красными носами.

– А где лысый?
– изумился Сумасвод, увидев на пороге всего лишь Ласло.

– Лысый на службе, - разъяснил Ласло, - и я вот-вот отбуду в крепость, могу передать весточку для него.

Сумасвод с Куницыным переглянулись - холеный и важный доктор им явно не нравился, но и радость неразделенная рвалась из них наружу.

– Ты знаешь, лекарь, что в городе?

– Откуда же, я спал, - Ласло демонстративно зевнул, - Вы зайдите, погрейтесь.

Гвардейцы практически в ногу шагнули в дом.

– Тепло у тебя, - одобрительно проговорил Куницын.

– Так что в городе?
– напомнил Ласло.

– Царица новая у нас, Лисавет Петровна!
– торжествующе провозгласил Сумасвод, большой поклонник сей царственной особы, - Наша, законная! Пойдем, лекарь, с нами в казармы праздновать, выпьем за матушку-императрицу!

Куницын присел на корточки возле печки, протянул руки к огню:

– Что это у тебя такое?

"Пропал" - только и подумал Ласло, решив, что Климт со страху рассыпал перед печкой свои письма или что-то недожег. Но Куницын взял в руки забытый доктором рулон, развернул на дощатом полу:

– Коврик... красивый...

На полу лежал расстеленный небольшой гобелен - зима, снег, на снегу охотники и свора собак.

– Пациенты подарили, - пояснил Ласло, - сей гобелен называется "Доброй охоты".

– Бывают разве в своре такие собаки - мелкие, недоразумение какое-то?
– нетрезвый Сумасвод критически вгляделся в персонажей гобелена.

– Это щенки, их с детства к охоте приучают, - наугад пояснил Ласло.

– Пойдем, Сумасвод, - Куницын обратно свернул гобелен и поднялся с корточек, - а то без нас все сметут. Ты с нами, лекарь?