Чингисхан. Человек, завоевавший мир

Маклинн Фрэнк

В кешике Чингисхана зарождались и эмбрионы гражданской службы. Одиннадцать старших штабных кешиктенов надзирали за деятельностью специализированных служб: медиков, дипломатов, переводчиков, землемеров, учетчиков, картографов, квартирмейстеров-интендантов, тайных агентов и разведчиков-аналитиков {579} . Чуть ли не с первых дней Чингисхан уже располагал шпионской сетью, или профессиональной разведкой, которая добывала информацию не только о численности, оружии и местоположении вражеских сил, но и о настроениях в собственной армии, выискивала сведения о фальсифицированных отчетах и платежах, широко практиковавшихся в средневековых армиях {580} . Ничего зазорного не было в должности квартирмейстера: присматривать за табунами лошадей и стадами коров было престижно и почетно. Кроме того, квартирмейстеры отвечали за организацию интендантства и коммуникаций, а по завершении перехода в конце дня они должны были правильно расположить становище, так, чтобы элитное войско Чингисхана было развернуто на юг, левое крыло – на восток, а правое крыло – на запад {581} . Служба в кешике была нелегкой, а промахи и ошибки чаще всего предвещали смертную казнь. Дабы она не казалась стражникам пыткой в аду, единственной компенсацией которой было осознание превосходства над армейскими чинами, Чингисхан, проявив здравомыслие, создал для них осязаемые символы «сладкой жизни». Они надевали черные kalats, выезжали на вороных

конях с красной кожаной сбруей и седлами, и их доспехи тоже обрамлялись красным цветом. Но самым желанным стимулирующим средством была организованная система внебрачного сожительства, доступная для всех чинов; Чингисхан лучше всех понимал реальную силу такой мотивации {582} .

579

Michael Edwards & James C. Stanfield, ‘Lord of the Mongols: Genghis Khan,’ National Geographic 190 (December 1996) pp. 14–23.

580

JB i p. 32.

581

JB i p. 30; Jagchid & Hyer, Mongolia’s Culture pp. 370–372.

582

JB i p. 33; Benedetto, Marco Polo pp. 114–116; Beazley, John de Piano Carpini p. 121.

Самым действенным способом поддержания боеготовности и стражи и туменов в мирное время была охота или, вернее сказать, звериная облава, обучавшая многим тактическим приемам, необходимым на войне: сигнализации и связи на больших расстояниях, маневренности, умению окружать и загонять жертву, сжимая круг, в западню. Охота могла длиться и месяц, и три месяца и начиналась обычно с наступлением зимы. Звериная облава занимала центральное место в монгольском календаре и приносила пользу в трех измерениях: как военное учение, как заготовка провизии и как важное социальное мероприятие, развивавшее чувства органической национальной солидарности. Устроителем этого ежегодного празднества был Джучи. За малейшие нарушения протокольного регламента охоты суровые наказания предписывались в том числе и положениями Великой Ясы {583} .

583

JB i p. 40; Vernadsky, ‘Scope and Content/ loc. cit. p. 351; Riasanovsky Fundamental Principles p. 164.

Тумены выстраивались в стартовую линию, которая могла быть протяженностью восемьдесят миль. Финиш находился примерно на расстоянии ста миль, и общая площадь территории, обозначенной для звериной облавы, могла составлять несколько тысяч квадратных миль. Каждый сегмент возглавлялся командующим мингана, у которого были помощники, руководившие отрядами, разбитыми на группы в соответствии с десятичной системой. При полководце находился барабанщик, подававший сигналы только по его команде. Весь процесс имитировал военную операцию, высылались в разведку лазутчики, наносились на карту передвижения соседних подразделений на обоих флангах. По мере продвижения армии фланги сходились и образовывали полукруг. С каждым днем у животных оставалось все меньше свободного пространства, пока наконец полукруг не смыкался у финишной линии, формируя оцепление. Наступал самый ответственный момент, самым жестоким наказаниям подвергался командир, упустивший зверя из оцепления или позволивший убить его до появления хана {584} . Животные в панике носились по замкнутому кругу, окрестности наполнялись воплями обезумевших львов, оленей, буйволов.

584

JB i pp. 27–28; Dawson, Mongol Mission pp. 100–101.

Сам Чингисхан в это время обычно располагался где-нибудь поблизости в живописном месте и с хорошим круговым обзором, пиршествуя с семьей и наложницами. Когда ему докладывали о завершении оцепления, он спускался вниз с приближенными, и начиналась настоящая бойня {585} . Животных, предназначавшихся для пополнения мясных запасов, убивали быстро, больше времени отводилось для «большой охоты». Выпускались на волю привезенные леопарды, гепарды и тигры, которые с яростью набрасывались на беззащитных копытных – оленей. Источники не сообщают нам, отлавливали ли монголы обратно свирепых хищников или они тоже становились жертвами общего кровопролития. Когда хан и его приближенные заканчивали насыщать свою страсть к убийству, наступала очередь командующих {586} . Довершали охоту простые воины. Для них это была прекрасная возможность продемонстрировать хану, наблюдавшему за ними, свои способности и удостоиться повышения в чине. Подобно римским гладиаторам, самые отважные из них сражались с хищниками мечами и кинжалами, а уж самые отчаянные использовали только лишь технику рукопашного боя.

585

JB i pp. 28–29.

586

Yule, Cathay ii pp. 234–240.

Наконец, Чингисхан, устав, давал команду прекратить охоту. Несколько животных отлавливали для разведения, уцелевших зверей отпускали после символической церемонии, во время которой группа старцев просила «помиловать» их {587} . Затем охотники девять дней пировали и веселились. По окончании пиршества остатки еды отдавали в войска.

Звериными облавами можно отчасти объяснить секреты военных удач монголов. Охота позволяла воинам совершенствовать навыки сигнализации флагами и факелами, систему почтовой и курьерской связи, умение ориентироваться на местности, повышать общий уровень боевой выучки и, помимо всего прочего, обеспечивала войска высококалорийной провизией {588} . Некоторые из придворных предупреждали Чингисхана о том, что суматоха, царящая на охоте, создает блестящие возможности для покушений на него, но он не соглашался, доказывая, что такая опасность существует только во время небольших частных выездов на охоту; никому не придет в голову напасть на него, когда вся его стража при нем {589} .

587

Jagchid & Hyer, Mongolia’s Culture pp. 27–37.

588

Jackson & Morgan, Rubruck p. 85.

589

N. T. Munkuyer, A Mongolian Hunting Practice of the Thirteenth Century/ in Heissig et al, Tractata Altaica pp. 417–435 (esp. pp. 421–423).

Чингисхан следил за тем, чтобы его воины имели самое лучшее оружие, доспехи и снаряжение. Отличительной особенностью одеяния монголов были меховые полушубки ниже колен, войлочные сапоги и меховые шапки с ушами. Во время битвы они надевали шлемы со стальным верхом, от которого вниз опускались кожаные шторки, защищавшие шею и уши. Доспехи, надевавшиеся поверх шелковой рубахи, состояли из многослойных полос крепкой и эластичной кожи, покрытых лаком, предохранявшим от намокания, либо из железных пластин, наложенных внахлест, соединенных ремешками и до блеска начищенных. Воина

также защищали наплечники и дополнительные пластины на руках и ногах. Иногда доспехом могла быть кираса из железных пластин, покрытых кожей. По спецзаказу изготовлялись доспехи для старших военачальников: из шести слоев кожи, прошитых и подогнанных по фигуре после размягчения в кипятке {590} . Чингисхан заявлял, что ему принадлежит это простое и удачное изобретение – ношение шелковой нижней рубахи под доспехами, которое он ввел сразу после первого сражения с тангутами. Шелк оберегал человека при ранениях стрелой; крутящаяся стрела затягивала шелковую ткань в рану, что уменьшало глубину проникновения наконечника и облегчало его удаление: достаточно было сдернуть рубашку. Кони тоже облачались в доспехи. Росинанты двух бригад тяжелой кавалерии с головы до колен были защищены металлическими ламмеллярными (чешуйчатыми) панцирями; три бригады легкой кавалерии не нуждались в них; им была нужна скорость и маневренность {591} .

590

Risch, Johann de Piano Carpini pp. 161–169.

591

H. D. Martin, ‘The Mongol Army/ Journal of the Royal Asiatic Society 75 (1943) pp. 46–85 (at p. 70); Robinson, Oriental Armour p. 138.

Помимо главного оружия – лука, всадники монгольской тяжелой кавалерии имели при себе двенадцатифутовое копье с серповидным крюком, которым они стаскивали из седла вражеского конника; командующим дополнительно полагалась слегка изогнутая сабля, остро заточенная с одной стороны {592} . Каждый всадник должен был иметь также боевой топор, аркан из конского волоса, котелок, точильный камень и плеть для того, чтобы стегать коня по ногам. В обязательную экипировку входили два кожаных мешка: один – для хранения воды, другой – для упаковки оружия и одежды при переправе через реки. Во время холодов монголы надевали овечьи тулупы. По нормам в одной юрте помещались десять человек {593} .

592

Hildinger, Story of the Mongols p. 72.

593

Barthold, Turkestan p. 421; Denis Sinor, ‘The Inner Asian Warrior/ Journal of the American Oriental Society 101 (1981) pp. 133–144 (at p. 137).

У монголов было три типа щитов. Самый большой щит, изготовленный из кож или ивовой древесины, использовался стражниками, несшими караульную службу. Щитами меньшего размера, сделанными из ивовых прутьев, воины, стоявшие в авангарде, отражали вражеские стрелы. Третьим щитом, собранным из панцирей черепах, монголы прикрывались, штурмуя крепости {594} . Конник легкой кавалерия был вооружен обычно мечом, булавой, двумя или тремя дротиками. Перед битвой монголы заменяли традиционные войлочно-кожаные шапки с ушами, в которых они шли маршем, на кожаные каски-шлемы.

594

Martin, Rise of Chinggis Khan p. 19; Swietoslawski, Arms and Armour.

Главными спутниками монгольского воина всегда были лук со стрелами и верный боевой конь, и верховой лучник всегда был самой примечательной фигурой в войнах кочевников. Монголы использовали два лука – короткий и длинный, и у всадника всегда были наготове шестьдесят стрел в двух колчанах, по тридцать штук в каждом. Составной, загнутый назад лук представлял собой довольно сложный артефакт. Он состоял из слоев рога и сухожилий, наложенных на деревянную основу и покрытых лаком для предохранения композиционного материала от влаги, и это было простое, крепкое и гибкое изделие. Лук находился в чехле, который всадник пристегивал ремнями к лошади, а на большом пальце правой руки всадника постоянно присутствовало кольцо из камня для захвата тетивы. Длинный лук имел силу натяжения 166 фунтов, намного больше, чем английский лонгбоу, и дальность стрельбы до 300 ярдов {595} . Надо было обладать немалой физической силой и тренироваться с детства, чтобы достойно пользоваться этим оружием, но композитный лук мог служить долго, сохраняя надежность и эластичность.

595

E. G. Pulleybank, ‘Why Tockosian?’ Journal of Indo-European Studies 23 (1995) pp. 415–430; Edward McEwan, Robert L. Miller & A. Bergman, ‘Early Bow Designs and Construction,’ Scientific American 264 (June 1991) pp. 50–56; Jagchid & Hyer, Mongolia’s Culture p. 367.

Искусность монгольских лучников была легендарной. Особенно славился умением стрелять из лука Хасар, брат Чингисхана, но самым сильным и метким оказался Есунгэ, сын Хасара: на состязании лучников в 1225 году он пустил стрелу на расстояние 550 ярдов {596} . Навыки высочайшего мастерства стрельбы из лука и верховой езды, превращавшие монгола в грозного противника, прививались с малолетства: ребенка сажали на лошадь еще до того, как он начинал ходить. Юные лучники специально обучались пускать стрелы в тот момент, когда лошадь всеми копытами отрывалась от земли, чтобы удары копыт по земле не нарушали точность прицела. У монголов были три типа стрел: с коротким древком для охоты на тигров, медведей и быков; два варианта боевых стрел – легкие, с острыми небольшими наконечниками для дальней стрельбы и преследования противника и тяжелые, с крупными, массивными наконечниками для ближнего боя; и так называемые свистящие стрелы для сигнализации. В колчанах всадника хранились все виды стрел, и он должен был в одно мгновение решать, какую из них вставить в лук {597} . Стрелы должны были разить противника наповал, как мечом, а не только расстраивать его ряды издалека, и для того чтобы они пробивали доспехи, их закаляли, опуская наконечники, разогретые докрасна, в рассол. Наконечники обычно были костяные (иногда металлические), а древки либо деревянные, либо (для большей точности попадания) тростниковые {598} . В дальневосточных войнах стрелы обыкновенно начинялись ядом – в Монголии использовался яд змей, собранный в тот период времени, когда он наиболее опасен {599} .

596

Rachewiltz, Commentary pp. 714–715; Нок-Lam Chan, ‘Siting by Bowshot: A Mongolian Custom and its Sociopolitical and Cultural Implications/ Asia Major, 3rd series 4 (1991) pp. 53–78.

597

Buell, Dictionary pp. 112–114; Turnbull & McBride, The Mongols pp. 13–22; Gabriel & Boose, Great Battles of Antiquity pp. 539–541.

598

Parker, Tartars p. 258.

599

For this subject in general see Mayor, Greek Fire. For a study of poisoned arrows in a specific area (the American West) see Jones, Poison Arrows.