Чистая проза
Шрифт:
все равно ведь не пущщу.
Занавешены окошки,
мандавошек я ишшу.
– Ма, харэ петь, а. Дай хоть погоду дослушать.
– Че вперились-от? В яшшик этот!! Че от-там не видели? В кино, что ли, пришли? Я вам щас покажу известия, щас покажу.
Хлопнула дверь.
– Куда она собралась?
– спросил я Кольку.
–
Стали передавать что-то про Германию. Мы слушали одним ухом, а другим – боялись пропустить Натахин театр.
– О! Смотрите, Кельн показывают, -встрепенулся я.
– А ты че, был?
– Ну. Я там учился два года. Вот, видите – Кельнский собор, его строили восемьсот лет.
– А этот, парижской матери, он выше?
– Хм. На вид – вроде ниже.
– Ты и в Париже был?
– Так там недалеко. Часа три на скором поезде.
– Вовк, а скажи, какие они, немцы? Сильно лучше нас?
– Хм. Другие они. Совсем. В чем-то явно лучше. А в чем-то… Мне с ними скучновато, они, знаете, заорганизованные такие, все по плану. Вот в три у него свидание, в пять он помогает другу переезжать, в восемь уходит играть с одноклассником в теннис, хотя не все вещи у того друга еще выгружены. Расписание бля. А в остальном они нормальные ребята, помогать любят, еда у них на нашу похожа: драники, кислая капуста. Могут и на жизнь пожаловаться, все тайны тебе рассказать, но блин – по трезвому, никогда не забывая о деле. Между теннисом и рестораном.
– И выпить нормально не с кем?
– Не, есть там и алкоголики свои, да и вообще есть такие, что больше на русских похожи, чем мы с вами. Я ж говорю про общую массу. Общей массе не хватает, легкости, что ли, или, может, внутренней свободы.
Звук послышался с крыши. Что-то скребло. Испуганные, мы выскочили из дома. Оранжевое солнце уже задремывало над полями, свистели цикады, Натаха пилила антенну на крыше, пила гнулась и сверкала в руках.
– Ма, ну еп тву мать. Слезай, а.
– Я вам ссуки покажу! Будут вам последние известия.
Из соседних домов выходили смеющиеся люди.
К ночи нас с тестем забрала домой Верка. Тесть сразу спать не лег, в баньке у него всегда припасена брага. Вернулся оттуда он практически на карачках, лег на пол у туалета и уснул, помочившись под себя.
– Теперь папка пару дней не сможет остановиться, -вздохнула Вера.
Наутро я уехал в Питер, надо было работать.
Когда я приехал снова, почти через месяц, лето было уже в самом разгаре, пора было косить. Вернее, стожить,
Пот тек градом, кусали комары, сено кололо в штанах. Теща садилась иногда на стог передохнуть, болело сердце. Я понял, что следующим летом я сюда в это время не поеду.
– На хрена им столько сена?
– шипела Натаха.
– Три раза в день мясо жрут. Косют и жрут, косют и жрут, всю жизнь, так и сгинут тут за жратву свою.
Усталые, мы шли вечером домой вдоль железнодорожной полосы.
С зубцов вил, торчащих над нашими плечами, стекало тяжелое солнце.
Вошли в деревню. Натаха побежала к себе.
Дома теща решила соорудить салат, я был послан в парник за овощами.
Парник стоял открытыми и благоухал, я набирал овощи в огромную ржавую кастрюлю, ветки с огурцами были усеяны маленькими мерзкими шипиками.
Кто-то громко зарыдал на улице.
У забора показалась Натаха, она несла в руках внука и выла.
Кольку нашли в котельной мертвого. Его убили, видимо, за игрой в карты.
В котельной у трупа курили участковый и фельдшер. Ждали машину из района, чтобы увезти в морг.
Натаха кричала, что не даст увезти, что похоронит так.
Нельзя, надо отправлять тело на экспертизу.
Кладбище у них в соседней деревне.
Гроб везли на грузовике, женщины сидели в кузове в черных косынках и хватались за борта на ухабах.
Натаха, трезвая, крепко держала Лешку в руках и молчала, сжав губы.
– Наташа, а эта, мать-то, не объявилась?
– Передала, что не приедет. Нет времени. Ну и хуй с ней, на фиг така мать. Родительских лишу, оформлю опекунство. Воспитаю. Я не старая еще.
Натаха смотрела мне прямо в глаза, не моргая.
Я отвел взгляд.
– Наташа, ты, если чего надо – обращайся. Поможем.
Следующим летом я смог приехать только в конце июля. Знал, что придется помогать косить, но по-другому не получилось.
Я ввалился в тещин дом с чемоданом, Светочка радостно подбежала ко мне, Лешка отвлекся от игрушек и уставился на меня детскими всепонимающими глазами.
С детьми сидела Вера, остальные косили.
Они вернулись к вечеру, теща, тесть и Натаха. Мы расцеловались.