Чистая проза
Шрифт:
– Мамину. В детстве.
– Ну-ка, расстегни мне блузку. Вперед. Такой опыт тебе тоже пригодится. Давай, выпьем сначала еще, а потом будешь тренироваться.
Сладкий Руби кончился, виски еще оставался. Мила взяла пальцы Валентина в свои и стала медленно расстегивать его пальцами пуговицы у себя на блузке. Она расстегнула почти все, потом положила его руки себе на плечи и стянула блузку вниз. Вывалились круглые груди.
– Потрогай их. Возьми в руку.
Валентин
– Плотная. У тебя красивая грудь.
– Силикон. Познавай жизнь, студент. Другую потрогай. Теперь пальцем по соску проведи. Видишь, он как бы встал.
– Ого. Да. Круто. Это тоже силикон?
– Вот же дурачок. А лизнуть можешь? Сосок.
Валентин вытянул изо рта кончик языка и потрогал им соски. Сначала один, потом другой. Мила тихонько застонала.
– Приятно?
– Тинка, не то слово. Хочу тебя тоже потрогать. Снимай с себя все.
– Но у меня… не получится… ты женщина. Я ж говорил. Прости.
– Встанет. Подымем. И не такие подымали. Скидай одежду. Вперед.
Мила, в одних джинсах, помогала Валентину раздеваться. Он стоял перед ней, стесняясь, в одних носках и трусах, придерживая трусы несмелыми тонкими руками с длинными пальцами. Мила потрогала его рукой через трусы и стала целовать в губы.
– О! От поцелуев он у тебя там шевелится! Это же круто!
Мила залезла рукой внутрь трусов. Вытащила мягкий член наружу, опустилась на колени и взяла его в губы, одновременно расстегивая себе джинсы, сунула в себя пальцы. Валентин стоял, закрыв глаза, и ждал, когда же это кончится. Это был первый в его жизни раз. Бимка сопел на своей собачьей лежанке, открыл на мгновение глаза, ничего для себя интересного не увидел и закрыл их обратно.
– Ну что, мужик, понравилось?
– Ну-у, так. Вообще, неплохо. Спасибо. У меня завтра зачет по информатике. Надо бы пойти. А ты часто Диме изменяешь?
– Тинчик. Жизнь сложная штука. Мы с ним давно уже не трахаемся. Он тоже не святой, дел у него там, я уверена, на пару часов, а остальное время они с друзьями отдыхать будут. Пейнтбол, девочки. У нас тайн друг от друга нет.
– Как?? А зачем же вы с ним вместе живете?
– Долго объяснять. Мы дружим. Он хороший человек. Нас так устраивает. И он отец Соньки, это тоже важно. Вот тебе ключ, завтра на зачеты свои утром пойдешь – не шуми, закрой нас, не забудь. Живи у нас пока, не думай не о чем, все ок. Ты нам не мешаешь. Я уверена, скоро мама позвонит, позовет тебя обратно.
– А про меня, ну, в смысле, про то, что сегодня было, ты тоже ему расскажешь?
– Я подумаю.
Валентин сдал зачет. Он остался жить в этой странной семье, возился с Соней, ел, пил, читал их книги, ходил в колледж, сдавал свои тесты и постоянно ловил себя на том, что ждет звонка от мамы. Но она держалась, не звонила. Валентин не решался звонить сам. Вечерами, засыпая, перед его глазами стояло мамино искаженное
Разгоралось лето. Они съездили всей компанией в Ситицентр, Бимку Мила несла на руках. Накупили шлепанец и футболок, перекусили в пиццерии. Дима оказался довольно интересным собеседником, ругал власти, говорил, что все там думают только о сегодняшнем дне, только о том, чтобы здесь и сейчас бабла урвать, мэр города оформил на родственницу строительную фирму и дает ей выгодные участки, все нечестные, всех подкупают, дальше ничего хорошего с этой страной не будет, и не ждите. Дима был по профессии психолог, но уже давным-давно занимается бизнесом. Он сказал Валентину, что тот «ну чистейший гуманитарий, за каким хером родаки послали его учиться в компьютерный колледж, непонятно».
– Тебе б на журфак, или исторический, я не знаю, на филфак прямая дорога. Или хоть медицинский. Херней страдаешь.
Конечно, если бы Валентин был его сыном, он оплатил бы ему контракт, но он не был его сыном, так что все это были пустые разговоры. Валентину, и вправду, нравились языки, его интересовала история, он писал атмосферные, грустно-мудрые комменты к своим и чужим фотографиям в ленте инстаграмма. Среди его друзей некому было это квалифицированно оценить. Дружил он больше с девочками, они хорошие и с ними клево, но постили они свои прически и разную мимимишную ерунду, не умели различать плохой текст от хорошего, а Валентин умел. Это быстро заметила Мила, она всегда внимательно слушала его мнение о своих стихах. Валентин интуитивно угадывал штампы и тавтологию, не молчал, если видел, что стихотворение разъезжается, что потеряна нить или ее не было изначально. Мила привязалась к нему. Они иногда трахались, по-настоящему, но всегда с виски. Без алкоголя Валентин никак не мог себя преодолеть. Это не был лучший секс в ее жизни, но она ничего не могла с собой поделать, хотела его, и все. Валентин воспринимал это как Милину слабость, ведь есть же у людей недостатки, как-то нужно же с ними мириться. Не то, чтобы это была плата за постой, но, да, он был Миле благодарен.
После Милы с остальными подругами Валентину было уже не так интересно общаться, она была круче. С ней было именно круто дружить, сидеть в ресторанах, обсуждать ее стихи, ездить на мерседесе на базы отдыха, где вода чище и людей меньше. Да и не в мерседесе дело, ему в их компании было не скучно. Бывало, с ними ездил Дима. Они жарили шашлыки, выпивали, Дима и Мила нюхали кокаин, Дима пел песни под гитару, даже хорошо пел, если не очень пьян, тихий плеск волны иногда попадал в гитарный такт.
– Коротки наши лета, молодые.
Скажем спасибо и этой судьбе… Знаешь, чьи стихи?
Валентин не знал.
– Окуджава. Эх, совсем пропасть между нами.
Валентину нравилось слушать. Припев они пели все вместе, держа зажженные сигареты в руках, огоньки качались в темноте, и это было тоже круто, хоть и немного по-пенсионерски – но не без драйва, какого-то особенного, приятного – в компании Валентиновых одногруппников такого единения не было.