Чистая проза

Витя Бревис

– Ну что, Вовка, бутылку-от привез?
– Натаха взяла на руки Лешку.

Она постарела, впереди выпал один зуб, но глаза светились, как и раньше.

– Привез, куда ж без бутылки. И колбасу.

Теща устало вытащила из серванта хрустальные рюмки. Вера принесла из подпола банку огурцов.

Мой приезд был поводом, им нечего было возразить.

Нарезали колбасу, включили телевизор, разлили водку.

Дети

таскали кошку за хвост.

– Кольку помянем? Ведь год прошел почти, -нетерпеливо проговорил тесть.

Я не решался смотреть Натахе в глаза.

– На прошлой неделе-от год был, сказала она хрипло.
– На кладбище хочешь сходить?

– Хочу.

Начались последние известия.

После третьей рюмки Натаха вдруг встрепенулась, сняла с плеч платок, выбежала на середину комнаты и запела.

Переёп я всю родню!

Оставил бабушку одну.

Оставайся, хрен с тобой,

Ты же нянчилась со мной.

Охх!

Лешка засмеялся вместе со всеми.

– Мама, сказал он и попросился Натахе на руки.

Святой Валентин

Юноша сидел на скамейке в парке Победы. Влажная майская ночь крапала с кленов, скамейка покрылась серебристым налетом и блестела в свете фонаря. Воздух парил и мерцал, медленно двигаясь, теплой росой оседал на лице; одежда немного липла к телу, юноша зажег последнюю сигарету, идти ему было некуда.

Юноша обладал тонкой, почти женской внешностью: шея в обрамлении пышных слегка вьющихся волос казалась еще нежнее, большие грустные глаза смотрели в никуда, линия губ рисовала печальный эскиз, долго теряясь в припухлых уголках рта. Длинные хрупкие пальцы, держащие сигарету, продолжались в капризную кисть, в нервное запястье, среди линий не было ни одной лишней; худое тело, ломкие щиколотки, узкие ступни в легких кедах. Одежда его была, впрочем, вполне мужской, обычной: темная футболка, ветровка с капюшоном и джинсы с прорезями – так ходят тысячи парней – но на нем все это смотрелось слишком элегантно, он казался жителем другой, более красивой, чем наша, планеты.

– Молодой человек, у вас сигареты не будет?

Миле недавно исполнилось тридцать шесть. Она любила гулять с Бимкой заполночь, когда парк безлюден и печален, когда бредешь от фонаря к фонарю, мимо пустых скамеек, мимо безвредных бомжей, неторопливо шарящих в помойках; сядешь покурить, и Бимка завалится у ног; вон ёжик в траве пробежал, а Бимка дурак и не заметил, а сверху ковш большой медведицы. Тихо, но не совсем, все же город – где-то машина едет, по соседней дорожке компания молодежи прошумела. Мила не любила совсем уж кладбищенскую тишину – тогда страшно, какие-то люди вокруг все же нужны – она, вообще, любила людей и не боялась.

Зонт, шурша, задевал за

нависшие ветви, дождь был несильный, но все же капал. Скамейка, где сидел мальчик, была укрыта от дождя густой кроной, но мальчик, судя по всему, сидел тут довольно давно и местами промок.

– Извините, девушка, я бы угостил, но у меня последняя.

За девушку Мила была ему страшно благодарна. Хотя, она и так, конечно, знала, что не выглядит на свои годы. Было бы удивительно, если б выглядела – даром, чтоли, все эти спа-салоны, элитная косметика, плюс ездить на работу через полгорода в потной маршрутке ей тоже не было необходимости, а такие вещи, согласитесь, старят.

– Ты здесь уже давно сидишь, да?

– Давно. А как вашу собаку зовут?

– Бим, Бимка. Он не кусается.

– Порода какая?

– Беспородные мы. Дворяне. А пошли сигарет купим. Я, вообще, не курю, но чет захотелось. Вечер такой романтический. Тебе же не надо еще домой идти?

– Домой? Неа.

– Тогда вперед.

На краю парка работал круглосуточный магазин. Мила привязала собаку к велосипедной стойке.

– Бим, место. Сиди, мы сейчас придем. А давай еще вина купим? Бутылочку. Хочу испанское, риоху, тут есть, наверное.

– Вас как зовут? Я Валентин, Валя.

– Мила.

Она протянула Валетину руку, -Валик?

– Пожалуйста, не называйте меня так. Уж лучше Валя.

– Валя это скучно. А можно … Тин? Был такой бог, божок, не помню, у какого народа. Тин. Красиво же.

– Тин? Классно. Меня так никто еще не называл. Хорошо, Тином можно. У вас интересная фантазия.

Они стояли у стойки с вином. Мила со знанием дела выбирала. Взяв очередную бутылку, она внимательно осматривала этикетку.

– Это в Украине разлито. Бордо. Бурда а не бордо. Надо, чтобы наклейка была с переводом. Так. Риохи моей что-то нет. Погоди, сейчас я найду настоящее. О! Вот, нашла. Лангедок. Ну, пусть будет Лангедок. Ты был во Франции?

– Неа. Я только в Кракове был разок, и все. Четыре дня.

– Лангедок это область такая, там река Гаронна, слышал?

– Хм. Может, и слышал. Я только Сену знаю.

– Ну Тулуза. В общем, юг Франции. Там, знаешь, можно ездить по винодельням и вино у них пробовать. Из бутылок. Какое понравится, они эту же бутылку обратно закрывают специальным таким не штопором, а наоборот. И можно купить. Очень приятный край, едешь, едешь, и везде объявления, продаем вино. На каждом километре винодельня, -они шли мимо стеллажей, -мы там кучу этих вин набрали, я Диме говорю, хватит уже, мы ж так сопьемся до Лиссабона, а он такой, все, это последнее, и – опять куда-то заезжаем.