Читая Маркса...
Шрифт:
Еще раз нанести удар по становому хребту реакции, разоблачить истинное классовое лицо и подлинную ведущую линию царской дипломатии – такова была политическая задача Марксова памфлета. Он бил в важную и для того времени самую актуальную точку. Замысел его рожден в уме революционера.
Рукопись «Тайной дипломатии», которую Маркс начал писать в 1856 г. и часть опубликовал сам в газете Уркарта, оборвана на полуслове цитаты. Она осталась незавершенной, брошеной. Почему?
Вероятно потому, что на исходе 50-х годов Маркс и Энгельс заметили в России совершенно новое явление – признаки складывания там первой революционной ситуации. Россия, которая, по собранным ими о ней данным, была в первой половине XIX в. страною безмолвных рабов, стала проявлять признаки массового движения. В стране, столь бедной революционными силами, что никаких ее организаций Маркс и назвать не мог, появились выдающиеся идеологи революционной борьбы – Н.Г. Чернышевский, Н.А. Добролюбов.
И крестьянское движение в России, и появление руководителей русской революционной демократии, и журнал «Современник» – все это было замечено Марксом и Энгельсом. Возможно, какие-то сведения о крестьянском движении исхода 40-х – начала 50-х годов – еще до Крымской войны – заметились Марксу и Энгельсу: «Если гроза разразится… Германия имела бы только одного возможного союзника – Россию, при условии, что там произойдет крестьянская революция», – пишет Энгельс Марксу в мае 1851 г. Пока формулировка дана в подчеркнуто условной форме («если… при условии») и выглядит
248
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 27, с. 240; т. 28, с. 487.
Но вот в июне 1858 г. в работе «Политические партии в Англии» зазвучали новые ноты: «Существует еще одна великая держава, которая десять лет тому назад чрезвычайно энергично сдерживала напор революции. Мы имеем в виду Россию. Но в настоящее время у нее самой под ногами накопился горючий материал, который, при сильном порыве ветра с Запада, может внезапно воспламениться» [249] .
Прошло еще пять лет. Уже констатировано наличие в России революционной ситуации, но теперь обобщающая мысль диалектика чертит совсем новые линии возможного дальнейшего развития событий. Теперь уже вновь факты понимаются в рамках большой европейской революционной конъюнктуры, которая, видимо, нарождается: «Ясно одно – в Европе снова широко открылась эра революций… Будем надеяться, что на сей раз лава потечет с востока на запад, а не наоборот…» [250] .
249
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 12, с. 519 – 520.
250
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 30, с. 266.
Вот какие огромные перемены: уже нет речи о необходимости порыва ветра с запада, да еще «сильного», теперь уже лава, на что Маркс надеется, потечет с востока на запад. Далее мы еще вернемся к этому вопросу, пока же ясно, что у нас уже есть важные данные для ответа на вопрос, почему перо Маркса остановилось, оборвав цитату, и памфлет о тайной дипломатии царизма остался неоконченным. Потому что в самой России народились силы, идущие в атаку на твердыни царизма, стремящиеся и могущие, в этом Маркс уверен, сокрушить их. Этими событиями первой русской революционной ситуации и открывается новый этап в изучении Марксом России. Теперь уже не только царизм, а идущие на штурм царизма русские революционные силы в центре внимания Маркса. Вопрос о России предстает теперь совсем в новом свете. Диапазон охвата фактов становится гораздо обширнее. Аспекты вникания в проблему России делаются намного сложнее.
Освещение экономического развития России нужно Марксу для работы над III томом «Капитала». Необходим и русский язык, Маркс осваивает его. Книги о России, в том числе (и прежде всего) русские, теперь сотнями насчитываются в библиотеке Маркса. Русские материалы читаются в подлиннике. Множатся и усложняются связи с русскими людьми. В организующемся I Интернационале возникает Русская секция и Маркс по просьбе русских товарищей соглашается взять на себя представительство России.
Тема о революционной борьбе против царизма в России занимает все больше места в произведениях Маркса и в его переписке. Близятся и наступают дни Парижской Коммуны, в которой принимают участие и русские революционеры, знакомые Марксу. Новые темы вступают в его переписку – борьба Коммуны, ее гибель, контуры дальнейшего развития новой большой революционной конъюнктуры, в которой России отводится очень значительная роль.
Оба периода изучения России Марксом и Энгельсом, конечно, должны изучаться в комплексе: один поясняет другой. Иначе концепция России и ее развитие основоположниками марксизма останутся необъясненными.
Перейдем теперь к вопросу о русских революционных ситуациях во второй половине XIX в. в освещении Маркса и Энгельса. Постоянно сосредоточенные на возможности возникновения русской революции, они не могли не уделить значительного внимания той совокупности объективных перемен, без которой не бывает революции, – сложению в стране, их интересующей, революционной ситуации.
О первой русской революционной ситуации в конце 50-х – начале 60-х годов XIX в. уже говорилось выше.
Позже Энгельс такими словами определил положение, сложившееся тогда в России: «Так называемое освобождение крестьян, – писал он Ферберу, – создало настоящую революционную ситуацию…» [251] . Маркс и Энгельс с этих позиций пристально следили за ходом крестьянской реформы. В статье, специально посвященной отмене крепостного права в России, Маркс писал о созыве представителей губернских комитетов, о неудаче деятельности Главного комитета, подробно анализировал внутреннее положение России, экономические притязания разных дворянских групп, сопоставляя характер упразднения крепостного права в России с ликвидацией крепостных отношений в других странах, характеризовал различные формы крестьянского движения [252] . Определял он и тип грядущей, ожидаемой им революции, в которую перерастет революционная ситуация: основываясь на возрастающем крестьянском движении, он предсказывал, что «настанет русский 1793 год» [253] . Предсказания Маркса не сбылись, но мы будем судить об этом не в той плоскости, если просто назовем эти предсказания ошибочными. Маркс и Энгельс, вероятно, не стали бы настаивать на своих сроках, как на абсолютно безупречных: мне представляется, что речь у них шла прежде всего о прогнозе типа революционного взрыва и ощущении его близости – предположение о точном сроке не играло главной роли в прогнозе. Кроме определения типа, их еще глубоко занимало определение объективного значения движения данной страны в слагающейся мировой обстановке, в большой революционной конъюнктуре. Непрерывно учитывая проблему «обоих полушарий», Маркс писал Энгельсу: «По моему мнению, величайшие события в мире в настоящее время – это, с одной стороны, американское движение рабов, начавшееся со смерти Брауна, и, с другой стороны, – движение рабов в России» [254] . В.И. Ленин определяет дату первой русской революционной ситуации как 1859 – 1861 гг. [255] , Маркс склонен продлить ее завершительную дату до восстания 1863 г. «Поляки – молодцы. И если они продержатся до 15 марта, то вся Россия придет в движение» [256] .
251
Маркс
252
См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 12, с. 605 – 608.
253
Там же, с. 701. Это определение повторяется в переписке многократно.
254
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 30, с. 4.
255
См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 26, с. 219.
256
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 30, с. 268. Ранее (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. М., 1930, т. 23, с. 135 – 136) давался другой перевод: «И если они продержатся до 15 марта, – то по всей России пойдут восстания». Немецкий подлинник гласит: «Wenn sie sich halten bis 15. Marz, so geht’s ganz Russland los». Теперешний перевод: «…вся Россия придет в движение» – не вполне точен и имеет тенденцию несколько «снизить» оценку Марксом предполагаемого русского движения: «losgehen» означает двинуться, начаться в смысле лаконичного: «Ну, началось!», когда собеседники говорят об известном, долгожданном, важном событии. В данном случае точнее было бы: «…если они продержатся до 15 марта, то по всей России дело начнется»; или еще лаконичнее: «…то по всей России начнется…». Маркс, конечно, подразумевает начало долгожданной и предсказанной им революции. Перевод же, данный в последнем издании, точно не говорит о характере движения – его слова равным образом могут быть отнесены к движению как «верхов», так и «низов», как к революции, так и к чему-либо иному.
В 3-м сборнике «Революционная ситуация» (М., 1963) в моей статье «Об одной исторической загадке в переписке К. Маркса и Ф. Энгельса» (статья эта помещается ниже) изложены соображения к некоторому объяснению загадочно-точной даты «15 марта» и поставлен вопрос о необходимости ее комментария. В недавно выпущенном ИМЛ сборнике материалов «К. Маркс, Ф. Энгельс и революционная Россия» (М., 1967) на с. 740 – 741, в примеч. 12-м, относящемся к данному тексту, комментаторы дают такое предположительное объяснение точной даты «15 марта»: «Свою надежду на новый подъем революционного движения в России Энгельс связывал, по-видимому, с окончанием установленного „Положениями 1861 г. об отмене крепостного права“ двухгодичного срока для составления уставных грамот, когда крестьяне должны были окончательно убедиться в грабительском характере царской „воли“ и в том, что другой, лучшей „воли“ им не будет». Остается непонятным, откуда же все-таки взялась в таком случае у Маркса его точная дата «15 марта»?
«Положения 19 февраля 1861 г.» несут дату в самом своем заглавии – это 19 февраля, а не 15 марта. Двухгодичный срок для составления уставных грамот решительно нигде в тексте закона не датируется датой «15 марта» и не может быть датирован, потому что сроки составления грамот определялись соглашением. Но даже если предположить, что Маркс стал вычислять точную дату по закону формально, он мог бы подсчитать ее лишь от даты объявления нового закона народу, что произошло, как известно, в воскресенье, 5 марта 1861 г., т.е. дало бы дату 5 марта 1863 г. Следовательно, ни так, ни эдак 15 марта не получается. Если предположить тогда только одно – ошибку Маркса в вычислении этой даты, то надо так прямо и написать в комментарии: другого выхода нет. Но предположение о простой ошибке в вычислении явно произвольно, ничем не обосновано и принято, на мой взгляд, быть не может.
Маркс и Энгельс заметили и проанализировали также и вторую революционную ситуацию в России, падавшую на конец 70-х годов. Кульминацией «новой эры» революционного движения, замеченной Марксом с момента развития революционной ситуации в России, была в Западной Европе, конечно, Парижская Коммуна, рухнувшая под ударами реакционных сил Западной же Европы. Вторая русская революционная ситуация падала на период уже после поражения Парижской Коммуны. Концепция революции с востока вновь разрабатывается Марксом уже вторично (первый раз ее выдвинула, как мы упомянули, первая русская революционная ситуация). В сентябре 1877 г. Маркс пишет Зорге: «Революция начнется на этот раз на Востоке, бывшем до сих пор нетронутой цитаделью и резервной армией контрреволюции» [257] . Лава, следовательно, и на этот раз ожидается с востока. «Этот кризис – новый поворотный пункт в истории Европы, – пишет Маркс в том же письме. – Россия… давно уже стоит на пороге переворота, и все необходимые для этого элементы уже созрели». При этом почти 60-летний Маркс надеется при благосклонном участии матери-природы дожить «до этого торжества». В январе 1878 г. Энгельс в работе «Рабочее движение в Германии, Франции, Соединенных Штатах и России» определяет самый характер приблизившегося революционного переворота в России, предвидя две революционные волны, следующие одна за другою: «…мы имеем налицо все элементы русского 1789 года, за которым неизбежно последует 1793 год. Каков бы ни был исход войны, русская революция уже назрела и вспыхнет скоро, – может быть, в этом году…» [258] .
257
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 34, с. 230.
258
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 124.
Определяя начало новой русской революционной ситуации около 1878 г. (дата, очень близкая к определенной В.И. Лениным), Энгельс подчеркивает огромное всеевропейское значение приближающихся русских революционных событий: «Но русская революция означает нечто большее, чем простую смену правительства в самой России». Из дальнейшего текста следует, что за ней последует:
– исчезновение основного оплота европейской реакции;
– освобождение Германии от главенства реакционной Пруссии;
– освобождение Польши;
– пробуждение малых славянских народностей восточной Европы;
– ликвидация панславизма;
– начало активной национальной жизни русского народа;
– возникновение настоящего рабочего движения в России;
– «гигантский шаг» к общей цели – всеобщему освобождению труда [259] .
В декабре 1879 г., учитывая нарастание движения в России, Энгельс в письме к Беккеру вновь подчеркивает значение – теперь уже всемирного характера – близящихся русских событий: «В России дела обстоят великолепно! Там, пожалуй, развязка близка… Это будет ближайшим поворотным пунктом во всемирной истории» [260] .
259
См.: Там же, с. 124, 143 – 146. Выделение отдельных результатов русской революции через тире сделано мною в порядке итога для удобства читателя.
260
Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 34, с. 344.