Что на роду написано…
Шрифт:
– У тебя был болевой шок, и ты, конечно, этого не помнишь. Ты был почти без сознания и только твердил: «Неужели это конец?»
Гарик не мог знать подробностей того, что случилось дальше после этой травмы. А то, что знал, в его пересказе звучало как-то мелко и неубедительно. Не понимал он и логику действий дочери: в глазах отца она выглядела просто одержимой. Но сам Павел гораздо позже по откровенным беседам с Ликой восстановил картину последовавших событий почти во всей полноте.
Травмированного Платова увезли со стадиона на операцию. Лика, соврав родителям, что останется у подруги, всю ночь просидела под окнами спортдиспансера. Наутро, убедившись,
С того момента девочку будто подменили. По словам Гарика, всегда радостная и весёлая, она в один день превратилась, что называется, в синий чулок.
Сразу после возвращения домой Лика отправилась в Чернигов и, ничего не говоря родителям, договорилась с преподавательницей тамошнего пединститута брать уроки английского языка. Затем, переговорив со знакомым филологом, выкатила отцу список книг, которые он должен был достать: Хемингуэй, Фицджеральд, Стейнбек, Сэлинджер, Маркес, Дос Пассос, Аксёнов, Вознесенский, Евтушенко, Платонов, Некрасов (но не тот), Булгаков и ещё два десятка. Гарик жаловался, что достать всё это было труднее, чем пару женских кожаных костюмов и с полдесятка мохеровых свитеров.
Лика всегда неплохо училась, но тут пошли сплошные пятёрки по всем предметам. Казалось бы, радуйся, да и только. Но родители понимали, что это какой-то надлом. Какой-то нездоровый фанатизм.
Ну а добила она их, когда однажды явилась домой без своих роскошных кос, подстриженная под мальчика. Лена хлопнулась в обморок. Гарик тоже не выдержал. Схватил её за плечи, начал трясти и кричать: «Ты уже сама сходишь с ума, ещё и нас с мамой хочешь свести в могилу. Читай уж что хочешь. Но зачем себя так уродовать?» Лика высвободилась, отошла в угол комнаты и, как будто ничего не произошло, спокойно ответила, что некогда ей утром и вечером по полчаса терять на вычёсывание и заплетание кос – и так времени ни на что не хватает…
– И протягивает мне листок, – продолжал рассказ Гарик. – Там какие-то девушки в купальниках в разных позах. Ты знаешь, Павел, у меня нервы что корабельные канаты, но тут я думал, с катушек сорвусь. Как закричал: «Что это ещё за гадость?» – «Никакая не гадость, – отвечает она. – Упражнения для правильного развития женского тела. Аэробика называется. У нас этого ещё нет, но девочки в Киеве как-то достают копии. Постарайся достать и мне, пожалуйста». Паша, я отходчивый. Сел на пол, посадил Лику рядом и уже по-доброму, по-отечески спросил: «Доченька, зачем тебе всё это?» Уткнувшись мне в плечо, она, как бы уговаривая и меня, и себя, раздумчиво сказала: «Папуль, у меня всего три года осталось, к семнадцати я должна быть красивее, умнее и во всём лучше этих киевских зазнаек. И вот ещё что, пап: бассейна у нас в городе нет, так что с завтрашнего дня я каждый день буду переплывать Десну. Подстрахуешь меня на лодке?»… В общем, постепенно мы с Леной втянулись в этот трёхлетний марафон. Ну а что из этого получилось, ты можешь теперь оценить сам…
– Недурно получилось, – Паша хотел сказать что-то ещё, но тут в дверях появилась Лена и жестом пригласила мужчин к столу.
Гарик встал, обнял жену. Глядя на них, Платов впервые осознал, какие они красивые и необыкновенные люди.
Глава 8
История жизни предков Пашиных друзей Лены и Гарика была действительно необыкновенна и нетипична даже для того сумбурного предвоенного и предреволюционного времени, когда великие князья, нацепив красные банты, вышагивали в антимонархических демонстрациях, а кузнец с Литейного завода, ещё вчера вступивший в какую-то прогрессивную партию, название которой он так и не смог выговорить, ковал из чугуна образ Спасителя, приговаривая: «Чтоб на века, чтоб вера не угасла».
И вот в самый канун первой империалистической на заднем пороге главного дома Остёрского поместья князей Еланских объявился довольно высокий человек, одетый в чёрный глухой сюртук с маленькой шапочкой на затылке.
Проходивший мимо слуга с удивлением оглядел необычного пришельца и поинтересовался:
– Чего угодно? И почему с заднего входа?
– А угодно мне быть принятым его высокопревосходительством, а с главного входа нам нельзя.
Лакей пожал плечами и буркнул:
– Доложу дворецкому, а там уж как енирал решит.
Прошло немало времени, пока мальчонка из прислуги поманил странного человека пальцем и, указав на длинный коридор, выпалил:
– Иди коридором, там увидишь дворецкого Осипа – он тебя к ениралу и проводит.
Генерал от инфантерии князь Сергей Аристархович Еланский разучивал на виолончели «Турецкий марш». Аккомпанировала ему на рояле миловидная молодая женщина. Первой увидев остановившегося на пороге необычного гостя, она опустила руки от клавиш, слегка кивнула незнакомцу и направилась к выходу из музыкального салона.
– Спасибо, Варенька. Продолжим позже.
Князь повернулся к визитёру и рукой пригласил пройти в салон:
– С кем имею честь?
Гость стушевался, как-то ссутулившись, откашлялся и с сильным южным акцентом представился, поклонившись:
– Глава еврейской общины Гродненского уезда Лейба Исаак Бен Шмуль Шапиро.
Сергей Аристархович от неожиданности происходящего немного растерялся и, чтобы скрыть растерянность, улыбнувшись, заметил:
– Да у тебя имён больше, чем у принца Ольденбургского.
– Это для представительства. А так я просто раввин Лей-ба Шапиро.
– Чем обязан? – голос генерала приобрёл свойственный ему командный регистр.
– Милостивейше прошу, ваше высокопревосходительство, приютить малую толику беженцев.
– А что же вам в Гродненском уезде не жилось? И почему именно у меня?
– В насиженном месте уж больно притеснять нас стали. И молодой барин пьяницей оказался, и его холопы, как напьются сивухи, давай дома наши крушить да баб наших гонять. Вот и снялись мы с насиженного места. А к вам подались, потому что наслышаны, что человек вы праведный, справедливый; хоть строгий, но своих в обиду не даёте. А кроме того, черта оседлости впритык у вашего поместья проходит – 70 вёрст от Киева и 80 до Чернигова.
– И сколько же вас, убогих?
– Девятнадцать мужеского пола, двадцать баб да семеро детей малых.
Генерал Еланский был человеком неудержимой храбрости, манёвры его полков в сражении под Плевной вошли во все штабные пособия. Но, как многие отважные люди, генерал был крайне сентиментален.
Раскуривая длинную трубку, князь Еланский в задумчивости расхаживал из угла в угол салона. Затем махнул рукой, дёрнул длинный шнур колокольчика. Вмиг в салоне появился дворецкий.
– Осип, пришли ко мне управляющего.