Что предназначено тебе… Книга первая
Шрифт:
К концу первого века от начала Исхода на ней проживало уже пятьдесят тысяч выходцев из Южной Европы — в первую очередь с Корсики и Сицилии.
С возникновением обособленного района — общины облик южан начал меняться, притом с потрясающей скоростью. Некогда занимающиеся самой непривлекательной работой, теперь южане вдруг оказались хозяевами небольших квартальных магазинов, продающих овощи, молоко, бакалею. Мясные лавки и рыбные ларьки открывались на каждой улице. А затем начали появляться и салончики парикмахеров, открывались и прачечные. Рестораны с итальянской едой пользовались необычайной популярностью, давая их владельцам сознание
А Корсика продолжала развиваться. Традиции итальянской драматургии не были забыты, и первый театр распахнул свои двери. Начали выпускаться газеты. По праздникам и в выходные по улицам общины проходили оркестры, игравшие джаз. Их парады стали необходимой частью любой праздничной программы. Со временем недоверие исчезало.
Вот так — медленно, но верно — переселенцы из Италии стали выбираться из нищеты.
Иммиграция к тому моменту поднялась до высшей точки. Следующие потоки беженцев, опираясь на опыт тех, кто уже обосновался на Корсике, быстро принимали новую действительность и понемногу получали понимание старых обитателей Альбиона. Появилось новое название — «корсиканские скотты», что вызывало в них ещё большее чувство самоуважения и убеждённость в равноправии с уроженцами Альбиона.
К 151 году финансовое положение населения Корсики укрепилось настолько, что многие из её жителей с гордостью говорили о себе, как о состоятельных людях, а некоторые сумели обойти своих шотландских компаньонов по бизнесу. А ещё через некоторое время избранные корсиканцы завоевали известность и на Альбионе как ученые, конструкторы, архитекторы, спортсмены и музыканты.
На протяжении всей своей истории корсиканцы устанавливали контакты с отдельными бизнесменами, политиками и представителями общественных организаций.
Альбион больше не был нужен им — началась война, которая длилась добрых пять лет, пока Альбиону не пришлось пересмотреть свои и корсиканские права, а Объединённое Королевство Земли не превратилось в Земное Содружество.
Отношение к корсиканцам, впрочем, изменилось далеко не везде — Доминико отлично знал это по себе. Годы ранней молодости он провёл на Альбионе, и даже сидел там в тюрьме. Это было ещё до войны. И совсем недавно он надеялся, что с Альбионом и его комиссарами Аргайлами можно будет найти общий язык. Оказалось — нет.
— Джеффри Конуэлл. Думаешь, стоит с ним поговорить? — спросил Доминико, опуская газету на стол.
— Думаю, тебе не стоит беспокоиться. Дело уже решено. А вот тебе пора бы подумать о себе.
Доминико поднял брови. В доме Дель Маро он провёл уже неделю. Это место навевало на него сон. Было трудно не поддаться всеобщему безделью, и в какой-то момент Доминико даже начал думать, что Дель Маро попросту пытается его отвлечь — но похоже, что не следовало так поспешно о нём судить.
— Тебя всё ещё интересует Капитул?
Таскони, мгновенно сосредоточившись, кивнул.
— У тебя что-то есть?
— Есть парочка людей. Сам решай, кто тебе милей.
Таскони выжидательно смотрел на собеседника.
— Дон Витторио
— Джо Дельпачо… — задумчиво произнёс Таскони, — сицилиец?
— Именно так.
— Устрой нам встречу. Я попробую с ним поговорить.
Доминико не спешил вставать. Он присел на краешек перил, равнодушным взором оглядывая зал и потягивая коктейль, который успел перехватить у пробегавшей мимо девчушки.
Отсюда, сверху, невольно бросалось в глаза обилие молодых корсиканцев в дешевых пиджаках, тут и там разбавлявших светскую толпу.
— И ещё кое-что… — Дель Маро достал из кармана пиджака портсигар, затем — сигару из него, и неторопливо стал раскуривать её. — Это не совсем моё дело… Но тот коп… Он ведь тебя оскорбил.
Доминико мгновенно напрягся и пристально посмотрел на собеседника, пытаясь понять, что Дель Маро мог узнать.
— Я просто хочу сказать, — продолжил Дель Маро, — что если хочешь, я помогу тебе решить этот вопрос.
— Спасибо, — холодная улыбка мелькнула на губах Таскони, и он пригубил напиток. — Я уже всё решил, — продолжил он, снова отворачиваясь и делая вид, что оглядывает зал, — просто не хочу нарушать… ритм.
Вечер выдался паршивый: всего оптимизма Стефано не хватило бы, чтобы это отрицать. Обычное дежурство, на котором они с Габино оба помирали со скуки, оказалось прервано звонком. Пришлось повернуть на север, и минут через десять полицейская машина уже стояла у гигантских ворот с вывеской «Скотобойни Моренги». По другую сторону начинался провонявший кровью и свиными шкурами двор. Вооружённые ножами и топчущиеся в крови китайцы, негры и латиносы со зловещими лицами сновали тут и там. Среди многочисленных женщин, укладывавших мясо в консервные банки, были проворные славянки, рыжеволосые ирландки, толстогубые мулатки всех видов, несколько индианок. Среди посетителей магазинчика при скотобойне чистокровных корсиканцев было не больше, зато хватало немцев и арабов. Впрочем, Стефано уже знал достаточно хорошо — завод в Сартене или скамейка в метро в полдень вполне могли сойти за этнографический музей.
Управляющий уже спешил к полицейским, и гадливая улыбочка на его лице выдавала, что дело обстоит куда хуже, чем он хочет показать. Торопливо пожав обоим руки, он указал им следовать за собой, и через несколько минут все трое вошли на задний двор. Габино присвистнул — а Стефано с трудом преодолел рвотный позыв. Перед ними лежал обглоданный до костей, но ещё не лишённый ошмётков мяса и даже кусков одежды кое-где проеденный насквозь человеческий скелет.
— Протухнуть ещё не успел, — с видом знатока сообщил управляющий, — значит, мясо… ммм… тело на жаре не больше, чем день.
Стефано перевёл взгляд на него.
— Личность, конечно, не удалось установить?
— Почему же нет? Вот! Были при нём!
Управляющий протянул полицейскому корочку с фотографией, которую трудно было сверить с лицом.
— Джеффри Конуэлл. Впервые слышу о таком.
— Я слышал, — негромко произнёс Габино, — это журналист.
К тому времени, когда осмотр места преступления был окончен, бумаги подписаны и Стефано вернулся домой, ему казалось, что его самого изглодали до костей, а футболку от запаха свиней уже не отстирать.