Что предназначено тебе… Книга первая

Соот'Хэссе Нэйса

Этот отель посоветовал ему Дель Маро. Он располагался по дороге к старинному центру Сартена, буквально в трех шагах от кафедрального храма La Madre Terra и носил название Il Magnifico Castello.

Это роскошное, с богато оформленным многоступенчатым крыльцом здание было построено изначально для сартенского банка, которым руководила семья местных финансовых магнатов, когда корсы только начали прибывать сюда. Через некоторое время в здании обосновалось городское собрание. А затем семьдесят лет назад здесь открыли отель Divino Palazzo, который процветал до самой войны: постройка серьёзно пострадала во время штурма — не так уж по-джентельменски вёл себя в городе наступавший Альбион. Но уже через несколько лет отель

возродился и стал принимать у себя любителей высокой кухни и респектабельных гостей. В ходе реставрации был сооружен высокоскоростной подъёмник, отремонтированы винные подвалы, историческая музыкальная комната и полностью переоборудованы номера для гостей.

О том, что в свое время здесь располагался банк, напоминал только просторный вестибюль — высокий торжественный зал с лепным потолком, мраморными статуями вдоль стен, узкие лестницы, устеленные паласами, и кадки с оливами на лестничной площадке. Стойка ресепшена — покрытая лаком коричневого цвета — казалось, полностью сохранилась, хотя со времён строительства зданиями минуло сто пятьдесят лет, разве что обзавелась новомодным металлическим звонком.

Все номера — в отеле их было пятьдесят три — отличались особенным пиететом к традициям ушедших эпох: тонкий старинный фарфор, начищенные до блеска медные светильники, антикварная мебель, гравюры, изящные статуэтки и акварельные пейзажи заполняли здесь каждую свободную полочку. А наличие в каждой комнате хотя бы трех портретов, уже рассохшихся от времени, создавало эффект невидимого присутствия: Доминико казалось, что он постоянно находится под чьим-то пристальным и непрекращающимся наблюдением.

На рекламных проспектах Il Magnifico Castello всегда печатал вид из окна двухэтажных президентских апартаментов Pioniere del Vento на башню Palazzo del Popolo — Народного дворца.

Доминико с удовольствием разглядывал каменную башню по утрам, попивая кофе и размышлял о том, что всего-то двадцать лет назад здесь заседало Собрание Консулов, назначенных Альбионом, а теперь… теперь располагался музей, где всё равно заседали избранные — здесь находилась зимняя квартира Капитула. Возможно, поэтому Дель Маро и выбрал именно Il Magnifico Castello для него.

Окна другой половины апартаментов выходили на крыши зданий самых древних кварталов Сартена — на покатых чёрных кровлях со старыми дымовыми трубами кипела бурная птичья жизнь. Голуби — днём, летучие мыши — после заката. Выглянув же из окна вниз, можно было увидеть узкую старинную улочку с невероятным количеством тесных лавчонок.

В лобби приглашал отведать самые лучшие блюда ресторан Sapordivino, но Доминико туда не заходил, предпочитая маленькую тратторию через дорогу, «Ottello», где подавали бесподобные равиоли с мясом. Роскоши Доминико не любил, предпочитая эргономичный комфорт, и в этом плане всё, что он успел увидеть на Корсике до сих пор, не слишком впечатлило его — город графично делился на кварталы для бедных, где не всегда был даже водопровод, и особняки богачей, где было куда больше всего, чем лично он хотел бы у себя в доме иметь.

Когда Доминико покинул стены воспитательной колонии Олд Ярд, он понял, что с жизнью, которую он вел до сих пор на Альбионе, придётся прощаться. У него были деньги и даже определенный авторитет, но время оказалось упущено, и все его прежние планы пошли прахом. Нужно было думать, как начинать сначала.

После первой неудачи ожесточение его ещё не улеглось. Работать на нового дона Доминико не хотел. Карьера мафиози внушала ему теперь брезгливую ненависть, и Доминико решил отказаться от неё раз и навсегда. Лучше заняться чем-нибудь другим — думал он — правда, не знал до конца чем. Воспитанный в семье сапожника, корсиканец не имел никакого образования — даже восемь классов окончить не успел — скорая нажива всегда слишком сильно манила его. Найти работу в городе, где всех «макаронников»

приравнивали к дрессированным орангутанам, он не мог — те вакансии, которые Альбион мог бы предоставить Доминико, не устраивали его самого.

Какое-то время Таскони шлялся по улицам без дела, подтверждая представления альбионцев о том, что все южане ленивы от природы; а потом судьба подбросила ему другой, неожиданный, но весьма любопытный для молодого амбициозного дельца вариант.

Плациус. Это была мечта. Альбион ему опротивел. Пусть он был свободен — его, корсиканца, деловой мир не принимал. Он должен был идти своим путём один — и Доминико Таскони был к этому готов.

Миранда — как он узнал потом, тогда уже носившая под сердцем дитя — оставалась на Альбионе. Им обоим казалось тогда, что это был лучший вариант. Найти месторождения, огородить участок и нанять ребят. Потом, когда позиции Доминико в Манахате стали бы уже достаточно крепки, Миранда должна была приехать следом — но всё, как обычно, вышло не так.

Изнеженная девчонка, привыкшая к всеобщему вниманию, создание страстное, увлекающееся и легкомысленное — Миранда была из тех девушек, которые — вольно или невольно — вызывали особое внимание таких амбициозных мужчин, как Доминико. Он помнил, как, стоя на перроне, Миранда улыбалась, и солнце играло в ее рыжевато-золотистых волосах. Помнил, как она встряхнула своими сияющими кудрями и помахала рукой, послав вслед поднимавшемуся в небо рейсовому парому воздушный поцелуй.

Резко развернувшись и постукивая каблучками, слегка покачивая бёдрами, пошла она неторопливым уверенным шагом прочь, а встречные мужчины оборачивались ей вслед.

Доминико ещё не знал, что навсегда теряет её.

До этого путешествия Доминико не бывал за пределами Альбиона никогда — если, конечно, не считать его вынужденную поездку в тюрьму. Ещё совсем недавно он был убеждён, что Альбион у него в руках — и только когда, выкрутив руки ему, молодому ещё исполнителю щекотливых поручений дона Парнаццо, Доминико вели в тюрьму, он обнаружил, что это не так.

«Ничего, — упрямо повторял Доминико, выкуривая дешевые корсиканские сигареты, контрабандой провезённые на Альбион, одну за другой. — В беге побеждает тот, кто быстрее всех. В боксе — самый сильный. Не так-то просто подмять меня под себя».

Пару суток Доминико провёл среди аляповатой роскоши каюты, в которой неудобства возмещались обитыми бархатом стенами, атласными рюшечками на занавесках, исполненными под дерево пластиковыми подлокотниками и морем зеркал. Наконец, ближе к вечеру, вдали замаячили первые уединённые форпосты Манахаты.

Кораблей вокруг становилось всё больше и больше, а паутина силовых линий на темном горизонте за окном делалась всё гуще и сплошней. Корабль уже нёсся над окраинными кварталами — над той частью станции, где, по официальным данным, не жил никто. Там и сям на огромном стальном плато, здесь скорее похожем на одеяло из металлических заплаток, торчали одинокие хижины смельчаков, которые хотели во что бы то ни стало попасть сюда. Низенькие, с трудом державшиеся на металлической поверхности станции, вроде бы совсем недавно только возведенные и часто ещё или уже лишённые оконных стёкол, они уже были покрыты густым слоем копоти, а иногда и грязи, а краска на стенах домишек — там, где она была — облупилась от прямых солнечных лучей.

Линии ветров разлетались всё шире. На путях стояли тысячи грузовых барж, пригнанных сюда с разных концов Содружества. В Манахате сходились две мощные линии Ветров.

Корабль завис над портом. Пока он ждал, пропуская с десяток гружёных контейнерами тяжёлых паромов, в тусклом блеске всходившего солнца, с трудом пробивавшегося в просвет между бочками и ящиками, Доминико увидел в подворотне топливного склада группу отдыхавших авантюристов-ирландцев. Ощущение новой жизни, которая начнётся вот-вот, наполнило него.