Что предназначено тебе… Книга первая

Соот'Хэссе Нэйса

Ключ долго не хотел открывать замок, пока Стефано наконец не уронил его. Подняв ключ, Стефано всё-таки вставил его в скважину и, повернув, вошёл в дом.

В квартире царила тишина — не было слышно даже тиканья часов.

Стефано прошёл в ванную и, сбросив одежду в корзину с грязным бельём, забрался под душ. Какое-то время он старательно заставлял себя не думать ни о чём и, когда наконец стоявшее перед глазами обглоданное тело покинуло его мозг, выключил воду и, закутавшись в полотенце, вышел в спальню. Кровать была застелена свежим бельём, абсолютно точно не принадлежавшем ему — Стефано никогда не смог бы позволить себе шёлк. А на покрывале, тускло отблёскивающем в свете ночных

огней, лежал чёрный цветок с приколотой к нему открыткой.

По спине Стефано пробежал холодок. Он был почти уверен, что ещё несколько минут назад здесь не было цветов. Перевернув открытку, он пробежал глазами по словам, составленным из готических букв — явно вырезанных откуда-то:

«Боль пробуждает чувства. Избавление от боли может дать только доставивший ее».

6

Дом, где проживал Стефано, походил на все другие дома, стоявшие по обе стороны от него. Несмотря на близость тюрьмы, это был тихий район, где невозможно отыскать ни паб, ни казино.

Потемневшие то ли от времени, то ли от сажи дома, с самого начала построенные для небогатых жильцов, жались боками друг к другу. Предполагалось, что те, кто будет жить в них, могут дополнить свой стол выращенными собственными руками овощами, и потому у каждого домика был свой «двор» — небольшой клочок земли, отгороженный от соседей высоким забором. Впрочем, на этих небольших закутках, протянувшихся вдоль шоссе, всё равно ничего не росло, кроме сорняков и травы. На некоторых стояли сарайчики для угля и ненужных вещей.

Рано утром по улицам проходили молочники и пекари, предлагая свой товар тем, кто не успевал зайти в магазин перед уходом на работу. В девять вечера квартал погружался в мирный сон. На улицах изредка можно было встретить итальянцев, а в основном — испанцев и французов. В двух шагах от дома Стефано проживал служитель церкви Ветров в отставке, немного дальше — разъезжие торговцы, хозяева мелких лавочек, ещё двое полицейских и один очень тихий корсиканец.

Трудно было представить, что кто-то из них решил подшутить, подсунув ему цветок. И ещё более трудно — что кто-то из них пытался Стефано угрожать.

Утреннее солнце, поднимаясь с востока, светило Стефано в лицо, когда он шел по светлым каньонам бизнес-центра Сартена, спеша к месту своей службы. Вместе с Габино он завтракал в полутёмном, вечно забитом людьми ресторанчике яичницей с беконом и чашкой кофе — итальянской кухни Стефано не любил.

Затем они вместе отправлялись в офис, чтобы расследовать очередное дело — или его закрыть.

— Помнишь того парня, которого сожрали свиньи? — Стефано, не глядя на напарника, старательно заполнял документы.

— Да, я как раз отчитываюсь за него.

— Прошу прощения?

— Что?

— Мы, кажется, даже не обсудили это дело.

— Стефано, тут же всё ясно… Перестань.

— Я не понимаю, что может быть ясно.

— Это дело нам не раскрыть.

— Вот, взгляни, — Стефано протянул Габино несколько листков. — Патрульные опросили возможных свидетелей. Охранник соседнего склада видел, как в эту ночь трое парней в плащах подъехали на машине и пронесли мешок на территорию скотобойни. Его удивило, что они несут мешок именно внутрь — обычно воры делают наоборот. Так что у нас есть зацепка.

Несколько секунд Габино внимательно и с некоторым даже удивлением смотрел на Стефано.

— Я расскажу тебе, как это было, Бинзотти, без всякого расследования, — Габино выбрался из-за своего бюро и, подойдя к Стефано, присел на краешек стола слева от него. — Все началось с того, что незнакомцы подходили к этому парню в разных местах города и советовали: «Прекращай

печатать свой журнал!». Он делал вид, что не понимает. Потом в почтовом ящике он стал находить письма. В них всё было абсолютно откровенно: «Кончай мутить воду, а то сыграешь в ящик». Он ничего не делал. Наконец, хозяин редакции, где работал наш приятель заведующим отдела рекламы, предоставил ему расчет — просто так. После этого наступила тишина: ни предостережений, ни посланий. Знакомые вдруг стали переходить на другую сторону улицы, завидев его. Он, как по волшебству, оказался в какой-то молчаливой пустоте. Но Конуэлл все еще не понял, что это все. Мафия вынесла свой вердикт, и вердикт этот был — смерть. А по прошествии, может, недели два копа приехали на скотобойню и увидели то, что осталось от него. Понимаешь, Стефано?

— Пока нет, — Стефано откинулся на спинку стула и пристально всмотрелся в глаза напарнику, — поясни.

— Конуэлл — журналист, корреспондент консервативной альбионской газеты, решил выпускать дочерний журнал под именем «Корсика — время и надежды». Он один делал всю работу: сам был и корректором, и директором отдела продаж. Маленький журнал быстро стал пользоваться известностью, потому что поднимал темы, интересовавшие всех. Конуэлл бросил клич, призвал всех сражаться против вседозволенности донов. Конуэлл раскрывал преступные схемы кланов, технологии покупки выборов, пути доступа к государственным фондам и заказам. И он не понимал, Стефано. Как и ты, он не понимал. Посыпались угрозы, анонимки — и, наконец…

— Достаточно, можешь не повторять.

— Я тебе говорю сейчас, Стефано: «Кончай мутить воду». Это самоубийство.

— Самоубийство посредством свиней?

— Ну, хорошо. Несчастный случай. Он просто упал в загон.

Теперь уже Стефано задумчиво смотрел на напарника, пока тот не занял своё место и снова не поднял взгляд от бумаг.

— Что?

— Я всё думаю… Какого чёрта ты делаешь здесь?

— Работаю, а что?

— Ничего.

Наступил вечер. Автомобиль Стефано жался к тротуару неподалёку от поворота на Тридцать пятую улицу — в двух кварталах от мюзик-холла, внутри которого Стефано никогда не бывал. Бесконечный поток доджей и фордов скользил мимо, замирал у светофоров и снова пускался в путь. Тоска сжимала Стефано грудь. Смутные силуэты склонялись друг к другу на задних сиденьях чужих машин. Обрывки песен и смех звучали где-то вдали. Огоньки сигарет чертили замысловатые знаки в полумраке. Стефано хотелось думать, что он тоже торопится туда, где живёт веселье — но вместо этого он заводил мотор и сворачивал в пустой дом — где его некому было ждать.

Стефано Бинзотти вырос в порядочной итальянской семье из бедной части палермского квартала Ла Лоджа. К витающему в воздухе присутствию мафии он привык с младых ногтей. В местном клубе юных последователей Ветров Стефано играл в бейсбол с Тони Корезе, позднее — известным поставщиком кокаина. Но это не поменяло в нём ничего. Чем больше Стефано смотрел на своих друзей, многие из которых попробовали мафию на вкус, тем более убеждался в том, что корсиканские кланы — воплощённое зло.

За те одиннадцать недель, что Стефано провёл в Сартене, он не завёл каких-либо приличных знакомств. Было ли здесь дело в том, что он плохо уживался с людьми, или сыграло роль то, что, его полицейская карьера в свое время была прервана двумя годами тюрьмы Нью-Порт в Палермо — трудно сказать. Его собственная независимость, нежелание заводить длительные знакомства и, возможно, слишком большое самолюбие — скорее всего, значение имело это всё. Многие из тех, кто мог оказаться ему полезен или просто стать хорошим приятелем, один за другим отказывались продолжать знакомство.