Чтобы встретиться вновь
Шрифт:
Его большой палец двигался словно сам по себе, лаская ее указательный, но тело напряглось, пусть и едва заметно.
– Представления не имею, о чем ты. Я все тот же, что и всегда.
– Ничего подобного. Я знаю тебя, Роланд. Знаю лучше, чем кто-либо.
– Хмм… – Теперь его указательный палец поцарапал ноготь на ее большом. – Расскажи мне что-нибудь, милая. Как вы нашли этот замок?
– Не знаю. Кажется, Александра увидела объявление. Это было довольно неожиданно. – Лилибет закрыла глаза, позволяя себе отдаться очарованию момента. Он вел себя так чудесно – ободряюще и нежно и ничуть не переигрывал. Не делал ничего
– Неожиданно? В каком смысле? Что-то произошло? – Голос его звучал нейтрально, даже беззаботно.
– Мы… Сомертон и я… мы поссорились. – Лилибет открыла глаза. – Сильно поссорились. Он обвинил меня… во всяком. А потом начал делать такое, что я не могла терпеть. И не могла больше оставаться с ним. По совести.
Его рука на ее плечах напряглась, ладонь чуть сильнее сжала ее руку.
– Он ударил тебя? Сделал тебе больно?
– Он… нет. – Лилибет уставилась в огонь, на рисунок, образованный красным пламенем и шипящими от жара черными углями. Та последняя ночь с Сомертоном. Как она может это объяснить? Она затолкала это воспоминание как можно дальше, завернула в бумагу, затянула веревками и спрятала в глубину памяти, вместе со всеми прочими. Остались только образы, отрывистые и резкие. Его обнаженная плоть, его смуглое злобное лицо. Его горячее, обжигающее тело, свирепое и неотвратимое.
– В таком случае что? – спросил Роланд.
Она набрала в грудь побольше воздуха и заговорила, аккуратно подбирая слова:
– Он некоторое время полностью меня игнорировал. Я его почти не видела. Но в ту ночь, когда мы поругались, он… он захотел доказать мне, что я все еще его жена. И сделал это. Он не взял меня силой, – торопливо добавила она, чувствуя, что Роланд напрягся рядом, как пружина. – Я… ну, я считала, что я и вправду его жена и не имею права отказать ему. Но на следующее утро, когда он ушел, я вдруг поняла, что у меня есть такое право. Что он лишился всех имевшихся у него когда-то прав на… на физическую близость со мной. – Она свободной рукой подобрала пояс от халата и провела большим пальцем по шелковой ленте, вверх и вниз. А затем прошептала: – Я просто не могла это больше выносить. И решила. У меня есть долг перед собой и перед сыном, и он важнее, чем обеты, которые я дала моему мужу давным-давно, в своей невинности и вере.
– Я его убью…
– Нет! – Она вывернулась в его объятиях. – Нет! Ты ничего не сделаешь! Это не имеет к тебе никакого отношения, Роланд Пенхэллоу. Я не собираюсь менять мужа на любовника! И не буду этого делать.
– Ты уже поменяла, – свирепо произнес он.
Лилибет спрыгнула с дивана.
– Нет! Это была ошибка, идиотская ошибка! Вино за обедом…
Он встал и навис над ней.
– Не так уж много вина.
Он произнес это звучно, уверенно. Доброжелательная улыбка исчезла, лоб свирепо разгладился. Глаза словно пронизывали ее насквозь, читая правду, скрытую под маской.
– Ты не понимаешь, правда? – пылко сказала она. – Я вовсе не думала о будущем там, в конюшне. Думала только о прошлом. Я занималась любовью не с тобой, Роланд, а с тем молодым человеком, которого обожала шесть с лишним лет назад. С тем милым, прелестным юношей, писавшим мне стихи и клявшимся в вечной любви. Вечность, как
– Это неправда. Я по-прежнему тебя люблю. И всегда любил.
Слова, всегда слова. Чудесные, бессмысленные слова.
В груди закипел гнев, грозя вырваться наружу.
– О да. Несомненно. Скажи, ты любил меня, когда потом кувыркался в постели со всеми этими женщинами? Любил меня, когда лежал с ними голый и брал их? Любил?
Он схватил ее за плечи.
– А ты любила меня, когда ложилась со своим мужем? Когда позволяла ему укладывать в постель и брать тебя?
Гнев вырвался из груди.
– Да как ты смеешь! – Она так разозлилась, что почти визжала. Слезы переполнили глаза и хлынули по щекам; она смахнула их сжатыми кулаками. – Как ты смеешь! Я вышла за него, потому что была вынуждена, потому что выбора у меня не было! Папины долги, а мама… а ты исчез, бросил меня! И никто, никто мне не помог! Александра уехала в свадебное путешествие, а…
Он обнял ее, привлек к груди, прижал лицом к лацканам шерстяного пиджака, заглушая рыдания.
– Ш-ш-ш, тише. Ах, прости меня, милая. Я сказал не подумав. Ш-ш-ш.
– А потом ты вернулся, и я снова надеялась. Надеялась, что ты придешь ко мне, к моим родителям, как-нибудь их убедишь. Твой брат, твой дед – кто-нибудь из них! Но вы молчали, все вы. Ты отдал меня ему.
Она рыдала ему в грудь, слова звучали приглушенно, прерывисто. От его пиджака пахло дымом и улицей, мужчиной и утешением.
– Моя дурацкая гордость. Ах, проклятье! Каким я был ослом, настоящим ослом! Прости меня, милая. Тупой, тупой осел. – Он прижимался губами к ее волосам, снова и снова, подчеркивая каждое слово.
Лилибет негромко продолжала:
– А потом я услышала все эти рассказы. Твои дебоши. И решила, что вовремя от тебя избавилась, что мне повезло.
– Прости. – Его дыхание шевелило ее волосы. – Мне так жаль.
Безумная волна гнева постепенно успокаивалась.
– Напрасно. У меня не было никаких прав на тебя. Гордость, конечно, оказалась задета, но я тебя не виню.
Его руки поглаживали ее спину, медленно и мучительно-дразняще. Она каждым нервом отслеживала их движение – вверх и вниз, большими кругами, и по коже бежали мурашки.
– Разве мы не можем начать все сначала, милая? – спросил он. – Оставить прошлое позади и начать снова?
Этот его убедительный голос, низкий, притягательный. Как она его любила, как ненавидела. Он заставлял ее верить в невозможное – в его искренность; в то, что он не такой, как все прочие мужчины, вовсе не тот непостоянный аристократ, каким кажется; что он откажется от своих женщин и будет хранить ей верность… Но на самом деле она все знала. Из-за своей задетой гордости он позволил ей выйти за Сомертона. Из-за обманчивого желания ринулся в бесконечные поиски женщин и наслаждения.
Она не вынесет этого еще раз. Лилибет прижалась щекой к его груди и услышала, как стучит сердце. Взгляд ее остановился на том месте, где час назад сидели Роланд и Филипп, перелистывая страницы книги про боевых коней. Филипп, спящий сейчас наверху, в кроватке возле ее постели, с раскрасневшимися щечками и растрепанными кудряшками.
Ничто не может оправдать его утрату.
– Нет, – сказала она.
– Нет? В самом деле, Лилибет?
Она погладила его по спине, не в силах удержаться. Когда ей еще выпадет такой шанс?