Чтобы встретиться вновь

Грей Джулиана

– Ничего неприличного в этом нет. Это самое приличное, что мне когда-либо приходило в голову. – На каждый ее шаг он делал один свой, медленно оттесняя ее к книжному шкафу. – Я люблю тебя. Ты любишь меня.

– Я тебя не люблю. Любила когда-то. Любила мужчину, которым ты тогда был. – Она ткнулась спиной в книжный шкаф и обеими руками вцепилась в края полки. Еще одна шпилька выпала, и несколько темных локонов упали на ее правое плечо. Лилибет вызывающе вздернула подбородок.

– Лилибет. – Он взял ее руку и положил себе на грудь, туда, где билось

сердце. От этого нежного прикосновения чресла его заныли; каждая частица тела жаждала соединиться с ней. – Посмотри на меня. Я все еще тот мужчина.

– Нет. Ты другой.

– Но только не в самом важном. – Он почувствовал, как ее пальцы смяли лацкан его пиджака, и улыбнулся. – Видишь? Ты все помнишь.

Она резко отдернула руку и снова стиснула полку.

Роланд наклонился ближе. Он видел все незначительные изменения, нанесенные временем ее лицу: крохотные паутинки в уголках глаз, кожу, по-новому натянутую на элегантных скулах. Перед ним стояла не школьница с щечками-яблочками, но женщина. Ее дыхание овевало его лицо, теплое и сладкое, и лишь оно нарушало воцарившуюся тишину. Ее черные ресницы опустились, когда взгляд Лилибет устремился на его губы.

Роланд склонился к ее уху, едва не задевая кожу губами.

– Только ты, Лилибет. Только ты знаешь меня настоящего. Только ты знаешь меня вот такого. – Его рука скользнула ей на талию и осталась там.

– Я и еще сотня женщин за прошедшие несколько лет, – хрипло отозвалась она.

– Нет. – Он поцеловал ее ушко, задел губами скулу. – Ты понимаешь меня, милая. Каждый дюйм меня. И всегда понимала.

– Когда-то. Давным-давно. – Ее слова прозвучали как дыхание ветра.

Медленно, обдуманно он протянул другую руку к кушаку халата.

– Ты помнишь, – спросил он, целуя ее в висок, в лоб короткими, едва ощутимыми прикосновениями губ, – как мы впервые танцевали?

– На балу леди Пемброк.

Какая восхитительно точная память!

– Да. Всего через два дня после нашей встречи. На тебе было самое обворожительное платье, бледно-розовое, как подобает дебютантке. – Роланд нежно потянул за кончик кушака. – И ты стояла под люстрой и помахивала перед грудью веером, как гипнотизер часами. Я увидел тебя и перестал дышать. – Кушак развязался. Терпеливыми пальцами он раздвинул полы халата и нащупал тонкий шелк ночной рубашки. – И я подошел к тебе и пригласил станцевать со мной следующий вальс.

– Уже обещанный.

– Такие вещи вряд ли могут отпугнуть парня, только что увидевшего свою будущую невесту. – Он скользнул рукой под халат, обвил ее талию. Другой рукой отвел с плеча волосы, обнажив стройную шею. – Помнится, мы протанцевали два вальса, и я попытался заманить тебя на террасу, но ты всегда обладала здравым рассудком. – Он поцеловал ямку у нее под ушком, скользнул губами ниже, к ключице, наслаждаясь солоновато-сладким привкусом кожи, слабым ароматом лавандовой эссенции, который исходил от одежды.

Лилибет ахнула и обмякла в его руках.

– Здравым рассудком? – переспросила она.

–

Потому что иначе я мог бы попытаться сделать вот это. – Он решительно положил ладонь ей на щеку, прижался губами к ее рту и наконец-то завладел им в медленном и полном смысла поцелуе. Ее слабый протест растаял почти мгновенно, сменившись взаимностью. Губы ее мучительно медленно приоткрылись, впустив его. От нее пахло чем-то сладким, декадентским. Роланд вспомнил panettone и сухофрукты на десерт, а потом маленькие стопочки с граппой.

– Роланд, пожалуйста, – сказала она.

– Ш-ш-ш. – Он поцеловал уголок ее рта. Рука со щеки соскользнула на воротник халата. Большим пальцем он погладил шелковистую кожу ее груди.

– Я себя возненавижу.

– Милая. – Он спустил халат с гладкого плеча и поцеловал ее через ночную рубашку. Кожа под губами запылала. – До чего чудесны эти твои угрызения совести. Я с огромным удовольствием освобожу тебя от них, от одного за другим. – Он потянул халат, и тот, зашелестев, упал на пол. – Знаешь, что я думаю? – Роланд прижался губами к впадинке на горле и провел кончиком языка по нежной коже. – Я думаю, что ты намного более страстная, чем пытаешься показать.

Ее легкие руки легли ему на затылок, зарылись в волосы. Лилибет выгнула шею и закрыла глаза.

– Не говори этого. Не говори, что я страстная. Только слабовольная, ужасно слабовольная…

На ее щеке заблестела слезинка. Роланд слизнул ее.

– И все это время тебя заставляли в это верить? Сомертон? И та твоя проклятая мать-тиранка, упокой Господь ее непреклонную душу? – Он снова вернулся к ее рту, поцелуями прогоняя все возражения, с нежной настойчивостью раздвигая губы, чтобы прикоснуться к языку. – Не нужно быть со мной образцом совершенства, милая. Не нужно быть безупречной. Просто будь собой. Покажи мне свою отважную, страстную душу. Я знаю, что скрывается в твоей душе, Лилибет, и я обожаю это.

Она задрожала и крепко сжала его волосы. О Господи, до чего она прекрасна! Роланд с трудом мог соображать, вожделение кипело в его теле, все инстинкты кричали: «Возьми ее, возьми ее, прямо здесь, около книжной полки, на диване, на полу!» Рука дрожала от попыток сдерживаться, пока медленно сдвигала вырез ночной рубашки.

– Забудь их дурацкие правила, Лилибет. Освободись от них. – Ее грудь легла прямо ему в ладонь – круглая, пышная, тяжелая. Он опустил взор. – Боже милостивый.

Лилибет произнесла неразборчивым шепотом:

– Что такое?

Он приподнял грудь на ладони, провел пальцем по темно-вишневому соску, глядя, как он превращается в твердый, безупречный, умоляющий о поцелуе бугорок.

– Я вынужден себя поправить, – с благоговением произнес Роланд. – Это больше не персики.

Затуманенный мозг не воспринял первых сигналов опасности. Мгновение, когда ее тело резко напряглось, прошло вообще незамеченным, а движение ее рук на своей груди он счел за ласку. Или, что еще приятнее, за попытку снять с него ненужный, мешающий пиджак.