Чудеса и Чудовища

Хоффман Рита

– Ты знаешь язык, на котором говорят местные? – Спросил я, нагнав Филиппа.

– Я знаю немецкий, – ответил он.

– Словацкий похож скорее на венгерский, чем на немецкий, – заметил я.

– Да что ты? В Чехии мне это не мешало.

– Потому что чешский близок к немецкому.

– Заткнулся бы ты, мистер умник, – беззлобно посоветовал громила. – Сам-то на каком можешь болтать?

– Французский, русский, немецкий, – начал перечислять я, – и английский, конечно.

– Что ж ты родной язык не назвал?

Меня

будто молнией ударило. Я постарался сохранить бесстрастное лицо, но ледяные пальцы страха уже забрались под мою рубашку.

– О чём это ты? – Дрожащим голосом спросил я.

– Вы, Ловцы, ловкие брехуны, но неужели ты думал, что Коллекционер не навёл о тебе справки, прежде чем встретиться лично?

Всю жизнь я только и делал, что пытался сжечь мосты, связывающие меня с прошлым. Выходит, в этом деле я не преуспел.

– Болгарский, – прошептал я.

– Да, малыш, – кивнул Филипп. – Знаешь, а ведь твои родители…

– Хватит! – Выкрикнул я. – Не желаю ничего слышать о них, понятно? Мы здесь не для того, чтобы обсуждать мою родословную. Пошевеливайся.

Дело приобретает серьёзный оборот. Коллекционер знает обо мне всё, возможно даже больше, чем знаю я сам. Если в Ордене пронюхают об этом, мне конец.

Проклятая жадность! Я ведь мог просто отказаться от работы, стоять на своём до последнего, спокойно вернуться домой и продолжить жить как Арчи Аддамс. И ведь, нужно заметить, жизнь лондонского букиниста начала налаживаться.

Два последних вечера я провёл на Хайгейтском кладбище в компании мисс Миллз и не согласись я на эту авантюру, пошёл бы туда и сегодня.

Стоило мне прекратить строить из себя уменьшенную копию Вильяма, как Дебора открылась мне с совсем другой стороны – умная, весёлая, дьявольски хитрая, она умеет вести беседу и делает это так виртуозно, словно занималась этим всю свою жизнь. Сама же мисс Миллз утверждает, что проводит время с книгами, а не с людьми, во что я охотно поверил после того, как она вернула мне роман Шелли и пересказала его сюжет.

Мы гуляли до первых лучей солнца, обсуждали архитектуру, историю, искусство. В какой-то момент смеха ради перешли на французский язык и болтали на нём до рассвета.

Признаться, единственный человек, с которым мне так же легко, – это Теодор. Разница лишь в том, что он мужчина, и я не могу полюбить его сильнее, чем друга, а вот Дебора… Да, моё сердце дрогнуло, а нутро распирает от восторга, когда я думаю о ней. И это ужасно.

Возвращаясь домой после последней прогулки, я думал о том, что нам следует перестать видеться. Рано или поздно я уеду – таковы условия работы в Ордене. Если мы продолжим встречаться, репутация Деборы окажется под угрозой и когда я оставлю Лондон, она будет обречена на одинокую жизнь, потому что ни один приличный мужчина не захочет связать с ней свою судьбу.

Сидя в ванне, я

раздумывал над тем, готов ли взять на себя такую ответственность, и пришёл к отрицательному ответу. Пока мы не преступили черту, пока наши губы не узнали друг друга, я должен всё прекратить.

– Штребске Плесо, – объявил Филипп. – Мы пришли.

Я уставился на огромное озеро, раскинувшееся перед нами, на дома, окружающие его, и удивлённо спросил:

– Так это не глухая местность?

– Курорт, – пояснил Филипп. – На Татры взбираются. Это как спорт.

Ну надо же! Человек сумел добраться даже до таких отдалённых уголков.

Мы вошли в городок и сразу же слились с потоком разномастных путешественников, спешащих по своим делам. Двухэтажные домики, отделанные камнем и срубом, приветливо распахнутые двери, пикантные запахи раннего ужина – мне нравится здесь всё.

Лавируя между прохожими, Филипп повёл меня вперёд и вскоре я увидел здание с вывеской «Гостиница». Чуть ниже то же самое написали ещё на четырёх языках.

– Добрый вечер, – Филипп обратился к пожилому мужчине за стойкой, – мистер Жанкович с братом.

Я во все глаза уставился на громилу. Назвать нас братьями может только слепой! Внешне мы не то что не близнецы, даже не друзья.

Но старика, похоже, ничего не смутило. Он открыл толстую гостевую книгу, провёл сведённым старческой болезнью пальцем по листу и сказал на плохом английском:

– Клигор Жанкович, нашёл. Сейчас дам вам ключ, минутку.

Я терпеливо дождался пока Филипп отлипнет от стойки, и тихо спросил:

– С братом?

– Тебя что-то не устраивает, малыш Сава? – Громила усмехнулся. – Давай, поднимайся, нужно успеть на ужин.

Значит, теперь мы сербы. Что ж, хорошо, остаётся надеяться, что мы не встретим здесь «земляков», которые решат поговорить с нами на родном языке.

Филипп открыл дверь номера и пропустил меня вперёд. Я с удовольствием бросил проклятый чемодан и потянулся, разминая затёкшие руки.

Увидев две кровати, спросил:

– Мы будем спать в одном номере?

– Туристический сезон, – пожал плечами громила, – нам повезло, что не придётся спать в лесу. Коллекционер уже выдал мне палатки, но, как видишь, обошлось.

– Теперь-то ты мне расскажешь, за кем мы отправились? К чему мне нужно быть готовым?

– Ко всему, – просто ответил Филипп. – Коллекционер сказал, что в чемодане есть то, что тебе понадобится. Больше ничего говорить мне не велели. Пойдёшь ужинать, малыш?

– Нет, будь добр, принеси еду в номер, – попросил я.

– Как скажешь, – неожиданно легко согласился громила и вышел из комнаты.

Я искренне хотел смыть с себя дорожную пыль, но врождённое любопытство взяло своё – тяжёлые шаги Филиппа едва стихли, а я уже открыл чемодан и с удивлением созерцал его содержимое.