Чудовище для красавца
Шрифт:
Люди кричали и в одних нижних рубахах выбегали на улицу, на передний двор, а там светло было, как днём. В белом они терялись на снежном фоне. Их крики тонули в шуме поднимающегося ввысь золотого пламени. Всё что, они могли – это наблюдать за безжалостной стихией, за агрессивным танцем смерти, от жара которого таял снег и уходила жизнь. Не подобраться, не спасти. Поздно. Спасенья нет…
— Прыгаем! — приказал Остин Хест и соскользнул по черепице вниз.
Он держался за руку графини, а графиня держала за руку Леонара. Движение одного заставило скользить вниз всех. С воплем испуганных зайцев люди преодолели
Они живые. Эта мысль оказалась первой и единственно важной. Обожжённые, чёрные от сажи, кашляющие, со слезящимися глазами и, тем не менее, живые. Очень скоро их окружили люди и помогли подняться.
Дышать ужасно больно, но, кашляя, они вдыхали морозный воздух и торопливо уходили от долетающих до них искр мертвых саламандр. Поддерживая, поддерживаемые, они едва осознавали, как им повезло.
Поместье сгорело дотла, со всеми спрятанными в нём богатствами и уликами. Жители отделались ожогами, испугами и потрёпанными нервами. На гостевой дом – удача – пламя не перекинулось. Конюшню чуть пожгло, но и она уцелела, как и кони. Пропажу Уртика, нескольких Пай и двух сторожей заметили не сразу. И не удивились этому. Именно они помогали выводить господ из горящего дома. Их смерть приняли как само собой разумеющуюся дань за жизнь господ.
Ждать смерти всех ящериц пришлось долго.
Леонар пострадал не так сильно, как ему казалось. Он даже вскочил и побегал возле останков дома, но так и не нашел Онёр. Сильнее всех огонь обжёг Остина Хеста. Мужчина не подавал виду, как ему плохо, пока не убедился, что его воспитанница и её будущий муж в безопасности. И только затем упал. Ожоги покрывали ноги, спину и даже плечи. Потому он, господин Харрис, Химемия и Леонар сразу покинули пепелище. Остальным пришлось ждать прибытия сыскарей.
Все, кто не пострадал от огня, стояли с тарами, наполненными талым снегом, и заливали отлетевшие угольки до тех пор, пока пожарище не оголило чёрные кости былого величия богатого убранством дома. По нему псами лазали приехавшие сыскари, чьими страшными находками становились обглоданные саламандрами, почерневшие от пламени кости людей.
Одним из погибших был Уртик – опознали кости по старым переломам, другие – просто Пай.
Виконт обратил внимание на странное совпадение смерти старого сыскаря и его упорства в поисках причины покушений на семью Фаилхаит в пределах поместья. Лорд Манс не пожелал мириться с заявлением о невозможности подтвердить или опровергнуть теорию старика, и сразу после лечения обожжённой руки отправился в королевскую канцелярию, надеясь там направить поиски в прежнее русло.
Удвоилась охрана и повторилась кутерьма с допросом, но ничего найти не удалось. Был неизвестный, и сделал выстрел в чердачное окно. Но кто он – узнать нельзя. Перетрясли всех контрабандистов, но кто и когда купил саламандру, узнать не представлялось возможным.
Семью Фаилхаит приютили соседи – семейство Ременсон, поселив в своём гостевом доме на время разбирательств. Ременсоны были в той же
Фаилхаиты желали как можно скорее переселиться в свою северную резиденцию, но они ещё могли понадобиться для дачи показаний, и их сыну ещё была нужна лекарская помощь, потому Фаилхаиты и задержались. Из слуг они взяли лишь двух служанок и одного юношу, на случай тяжелой работы. Стряпуха и её мальчонка отправились на север, желая продолжить служить семье Фаилхаит. Остальные Пай разошлись с рекомендательными письмами в поисках новых хозяев. За пропавших в огне помолились.
Сыскари приставили к Леонару с юной графиней двоих телохранителей, во избежание.
Новость о возможной гибели Онёр юный лорд принял стойко. Он никак не мог поверить и не верил, пока мать не принесла траурную ленту, заметив, что он убит горем. Он долго смотрел на чёрную полоску ткани и никак не мог решиться повязать её на запястье.
Лорд помнил жар ночей с любимой женщиной, помнил их короткие встречи, и в его воспоминаниях Онёр была живой. Он давно не имел возможности видеться с ней, и ему начало казаться, что любовь угасла, как огонь свечи. Потеряв же, Леонар ощутил тоску и боль от понимания: он предал её. Буквально променял на интересную и таинственную графиню, которую сам привез в дом семьи.
Сознавая свою вину и избегая мыслей о болях от ожогах, лорд взял перо и бумагу и начал рисовать. Он уже давно не прикасался к изящным искусствам, всего себя отдавая делам компании и любимой женщине. Как оказалось, навык не был потерян. Онёр вышла узнаваемой, хоть и рисовалась чёрным. Именно на эту картину Леонар и повесил ленту, приколол к стене. На оставшемся листе начал рисовать вторую девушку. Дошел до маски и смял рисунок.
Как раз принесли Остина Хеста. Леонара и лекаря графини разместили в одних покоях, где раньше жил лекарь семьи Ременсон. Не так давно этот лекарь изволил отойти в мир иной, а нового ещё не нашли.
— Химемия, — не то в бреду, не то желая увидеть госпожу, позвал Остин.
Графиня пришла через несколько минут. Вид она имела весьма дикий: белая маска подкоптилась, в глазах стояли слёзы, бинтовать саму себя у неё не вышло аккуратно, а неизменный спутник – белый бурнус – пугал пятнами гари и дырами ожогов. Но, не смотря на неопрятный вид, девушка не соглашалась с ним расстаться. Остальную одежду она позаимствовала у дочери семьи Ременсон.
Стоило ей войти, как подавленный потерей лорд отвернулся к стене. Он зашипел от боли и принял грустный девичий взгляд как новый камень к утёсу своих грехов, о который был готов разбиться.
Химемия взяла Остина за руку и вела себя незаметно, пока господин Харис не вышел из комнаты для разговора с виконтессой. Графиня достала из-под одежды подпалённые перья, провела ими над свечой и дождалась, пока весь пепел осядет в подставленном стакане с водой. Перемешала и напоила лекаря получившимся лекарством. Жар почти мгновенно спал, и мужчина смог уже осмысленно посмотреть на воспитанницу:
— Спасибо, девочка, — поблагодарил Остин Хест.
Леонар повернулся и с удивлением посмотрел на самоуправство Химемии, на что лекарь пояснил: