Чукотка
Шрифт:
– Амынь какомэй!
– вскрикнула Алек и, взмахнув руками, бросилась в кухню.
– Красивая у тебя жена, Андрей Андрей. И на чукчанку не похожа.
– Ничего подобного. Очень похожа... Ты побудь здесь, Таграй. Я сам пойду приготовлю чай. Ведь ей хочется поговорить с тобой.
Таграй подошел к столу, на котором лежали тетради и книги.
– Это кто так пишет?
– спросил он по-чукотски вошедшую Алек.
– Я, - ответила она, обнажив в улыбке свои белые зубы.
– Учусь я, Таграй. Андрей заставил учиться. Говорит, нельзя
– Правильно он говорит.
– Русский язык почти весь выучила, - и она заговорила по-русски.
– Он, оказывается, и учитель хороший?
– удивился Таграй.
После ужина был вечер самодеятельности. Играла гармошка. Красноармейцы пели, плясали, не думая о том, что они находятся среди снегов Арктики, за полтора десятка тысяч километров от своих родных нолей.
Впрочем, пограничники вообще настолько привыкали к Северу и так успевали полюбить его, что, когда подходил срок демобилизации, многие оставались работать в различных северных хозяйственных организациях. Они как вольнонаемные работали здесь года два-три и уезжали домой. Но Север манил. И, побывав дома, многие снова возвращались.
Красноармейский вечер закончился поздно ночью. Таграй не скоро уснул. Сколько новых впечатлений за один день! Он лежал в квартире Андрея Андреевича с открытыми глазами и прислушивался к завыванию пурги.
Рано утром, в жесточайшую пургу, Таграй вместе с Андреем Андреевичем приехали в школу.
Едва успел Таграй сбросить дорожную одежду, как сторожиха пошла звонить на первый урок.
ШАМАН-ЧАЙНИК
Однажды в хороший зимний день, освещенный холодной золотистой луной, на культбазу приехали Ульвургын и старик Тнаыргын. Оставив нарту у крыльца, они важно и не спеша вошли в мою комнату.
Судя по внешнему виду, можно было заключить, что Ульвургын, как всегда, отлично настроен. Лицо же старика, более чем обычно сосредоточенное и задумчивое, вызывало беспокойство: не случилось ли чего?
– Сидели, сидели у себя в ярангах и решили поехать к тебе чай пить, сказал Ульвургын.
– Значит, не по делу, а просто в гости приехали? Очень хорошо. Раздевайтесь.
Ульвургын молча здесь же, в комнате, снял кухлянку и понес ее в коридор.
– И ты, Тнаыргын, раздевайся, - предложил я старику.
На лице Тнаыргына появилась усмешка. С какой-то стариковской застенчивостью он сказал:
– Я голый.
– Как голый?
– Голый. Без рубашки.
– А-а! Рубашки нет? Ну ничего. Хочешь, Тнаыргын, я подарю тебе рубашку?
Старик опять усмехнулся.
– Рубашка есть, - сказал он.
– Велел сшить. Только без пользы валяется она в сенках. Не ношу ее.
– Почему же?
– Тело чешется от нее. Без рубашки лучше. Вошь заводится в матерчатой рубашке, - смущаясь, сказал старик.
– А как же вот Ульвургын в рубашке ходит? Ученики - тоже. Да и я ношу рубашку.
– Коо, - уклончиво ответил он.
– Когда была одна рубашка, - сказал Ульвургын, - и у меня чесалось тело. Завел три - перестало.
– Правильно, Ульвургын. А у тебя, Тнаыргын, стало быть, одна рубашка?
– Да, одна. И та не нужна.
– Ну хорошо. Не надо - так не надо. Но все же я хочу тебе подарить рубашку. Пусть она будет второй. И если тело зачешется, ты попробуй сними ее и сейчас же надень вторую.
Старик засмеялся.
– Запутать следы, как путает старая лиса? И вошь обманывать нехорошо!
– Принимай подарок, Тнаыргын. Будет у тебя две рубашки, - сказал Ульвургын.
– Или попробовать, Ульвургын, еще раз?
– серьезно спросил старик.
– Попробуй, - посоветовал он ему.
Обрядив его в рубашку, мы присели к столу. Поговорили о зимней охоте, о школе, о том, что у чукчанки Анканаут в больнице родился сын; поговорили о новостях, которые были на побережье. Вдруг Ульвургын прервал разговор:
– Подожди! Если гость приехал, то не сухим горлом он новости рассказывает.
– Забыл, забыл, Ульвургын! Сейчас приготовим хороший, крепкий чай.
Между тем я совсем не забыл. Я давно хотел продемонстрировать Ульвургыну действие электрического чайника. Показать его просто, что называется, ни с того ни с сего, мне не хотелось. Я несколько месяцев ждал удобного момента показать чайник. И теперь случай подвернулся.
Мои друзья чукчи, любознательность которых я испытывал на каждом шагу, пусть не осудят меня. Показать чайник сразу же после приезда - это одно. И совсем другое - когда прошло уже ползимы, когда всякие новинки исчерпаны и жизнь идет своим обычным, нормальным путем.
Я хорошо знал, что каждое новшество, с которым приходилось чукчам знакомиться впервые, показанное в соответствующей обстановке, давало прекрасные результаты. Иногда это служило темой многих бесед. Когда-то они уже познакомились с электролампочкой и давно перестали удивляться горящим внутри железным проволочкам. Лампочка никого теперь не удивляла. Но вот электрического чайника они еще не видели и даже не знали, есть ли такой чайник.
Когда Ульвургын сделал мне замечание по поводу "сухого горла", я вытащил чайник из чемодана.
– Будем пить из нового чайника, - сказал я несколько торжественно.
– Ай-ай-ай! Какой хороший дорожный чайник!
– вскрикнул Ульвургын и вскочил со стула.
Я держал чайник, закрыв рукою вилку, а Ульвургын поглаживал его и смотрелся в блестящий никель.
– Можно пить чай и глядеть, как ты пьешь. Все равно зеркало, восторженно говорил Ульвургын.
Даже старик Тнаыргын привстал и, заинтересовавшись, подслеповато разглядывал его.
Когда наконец они сели на свои места, я поставил чайник на угол стола. Затем я взял кувшин с водой, в котором плавали комки нерастаявшего снега. Вода вместе со снегом забулькала и полилась в чайник. Незаметно включив шнур, я стал рассказывать гостям о новых заводах, где вырабатывают много разных вещей.