Чукотка
Шрифт:
Стадо принадлежало крупному оленеводу - шаману Араро. К нему и ехал Ктуге.
Он привстал на колени и с быстро бегущей нарты всматривался в просторы тундры, где безраздельно властвовал Араро.
Белоснежная даль сливалась с небом. И не видно было, где кончалась тундра и где начиналось небо.
Каюр держит собак стороной, не давая им приблизиться к стаду. Щелкая зубами, собаки поглядывают в сторону оленей.
От стада отделился человек и, размахивая посохом, побежал наперерез.
– Останови собак!
– сказал Ктуге
– Вон видишь, пастух бежит к нам.
Пастух издали крикнул:
– Эгей! Эгей!
Он подбежал к нарте, остановился и, опершись о посох, стал вытирать пот с лица.
Мех на его старой кухлянке вытерся, и во многих местах, как весенние проталины, виднелась голая кожа.
– Пастухом работаешь?
– спросил Ктуге.
– Немножко пастухом, немножко хозяином, - ответил он.
– Пять оленей своих имею. А два года тому назад было только четыре, - и "немножко хозяин" с довольным и улыбающимся лицом показал четыре пальца.
– Акционер, стало быть, ты?
– Что такое?
– переспросил пастух.
– Акционер, говорю. В Америке вот таких "немножко хозяев" много есть. Главный хозяин имеет миллион оленей, например, а "немножко хозяин" - два оленя.
– Эгей, - мотнул головой пастух, совершенно не понявший Ктуге.
– Да, - сказал Ктуге.
– На пять оленей хорошей одежды не справишь.
Ктуге улыбнулся и ткнул пальцем в голые колени пастуха.
– Обморозиться в таких штанах можно.
– Нет, - весело сказал пастух, - у нас жаркая работа. Бегаем все. А когда бегаешь - не холодно. Ты кто такой и куда ты едешь?
– Ульвургына слыхал?
– Слыхал.
– Вот племянник я его.
– У-у-ум, - промычал пастух.
– Учить ребят и пастухов еду к твоему хозяину Араро.
– Э-э!
– протянул пастух и совсем тихо заговорил: - Араро не любит учителей. Один раз велел мне вывезти одного русского в тундру, подальше от жилья, и, когда он сойдет с нарты, чтобы ноги размять, - стегнуть оленей и ускакать. Бросил я его. Наверно, пропал. Ходить он по тундре совсем не умеет.
Жалко было самому. Все-таки человек он... А нельзя было не бросить. Смотри, парень, Араро и тебя может прогнать. Хотя ведь ты не русский. Может, и не прогонит.
– Тебя как зовут?
– спросил Ктуге.
– Чомкаль.
– Вот что, Чомкаль: меня Араро не прогонит. Учить я буду. Ты знаешь, Чомкаль, кто меня послал? Сам Сталин. Слыхал?
– Немножко слыхал, а понять ничего не могу.
– Подожди, не сразу. Потом поймешь. Сколько вас всего пастухов?
Чомкаль стал считать, произнося вслух имена.
– Одиннадцать, - сказал он наконец.
Ктуге развязал тюлений колауз и вытащил пять букварей.
– Вот, Чомкаль, для начала. Одна эта штука на двух пастухов.
– Не надо нам!
– взмахнул тот обеими руками.
– Возьми, возьми! Здесь картинки есть. Видишь, вот олень нарисован.
Чомкаль пристально
– Неправильный олень. Так олень не стоит. Ноги неправильно стоят. А куропатка вот правильная. И горностай шею так сгибает.
– Раздай, Чомкаль, эти штуки-книжки по одной на двух пастухов, а эту, с пометкой, - Ктуге ногтем поставил крестик на обложке, - на трех пастухов. Понял?
– И-и... понял.
– Разглядите сначала картинки. Что будет непонятно, приеду - расскажу. Вот это Ленин, а это Сталин.
Неумело держа в руках книжку, Чомкаль стал рассматривать портреты.
Упряжка побежала дальше. Ктуге оглянулся и увидел бегущего рядом с нартой Чомкаля.
– Что такое?
– спросил он.
– Не надо нам их. Возьми, положи себе в мешок.
– Нет, так нельзя. Раз мы с тобой договорились, то обратно нельзя. Такой новый закон.
– Араро показать их можно или не можно?
Ктуге встал с нарты, подумал и сказал:
– Пока не надо показывать. Когда придет время, я сам скажу ему.
– Эгей!
– и пастух, размахивая книжками и палкой, побежал к стаду.
Стойбище Араро, состоящее из десяти яранг, расположилось в долине реки.
Издали оно казалось вымершим и затерянным в этих глубоких снегах. Лишь из одной крайней яранги тоненьким столбиком тянулся дымок. Но как только нарта стала подъезжать, стойбище вдруг ожило. Поднялся крик, выбежали дети.
Шаман Араро - он же и хозяин стойбища - сидел в холодной части яранги. Перед ним на длинной цепи висел огромный медный котел. В котле варился маленький олень. Араро был одет в пестрые пушистые оленьи шкуры и, сидя на шкурах, курил из длинной, тонкой медной трубки. Это был крепкий человек лет пятидесяти, с упрямым и волевым лицом. Глаза пронизывали готовивших ему обед женщин. Женщины суетливо подкладывали в костер вереск и сухие ветки ивняка. Вода в котле пенилась, и легкий пар метался на поверхности закипавшей воды.
– Кто там приехал?
– спросил Араро.
– Береговые чукчи.
– Пусть зайдут сюда.
Исподлобья взглянув на вошедшего Ктуге, шаман спросил:
– Ты приехал?
– Да, я приехал, - ответил Ктуге.
– Чей ты сын?
– Сын Омкая, племянник Ульвургына.
– Эгей! Отец твой был немного похож на человека, а дядя твой бездельник. Продался русским.
– Если отец был немножко похож на человека, то я, сын его, стал настоящим человеком, - ответил Ктуге.
– Ого! Язык твой навострился болтать вздор, как у русского. Садись. И если ты приехал за мясом, оленя убивать не буду. Не время убивать. Не захочу и вовремя убивать. Пусть береговые жрут тухлого моржа. Они перестали понимать вкус оленьего мяса. Пусть они едят коровальгын* из железных банок, которые привозят им русские пароходы. Пусть они лижут языком железные банки, и, как черви, объедают остатки жира на опущенной в море нерпичьей шкуре. Пусть.