Чукотка
Шрифт:
Ульвургын подошел к Таграю и пощупал заплечные ремни. Покачал головой и отошел в сторону, где молча стоял доктор.
– Что это вы, Андрей Андреевич, серьезно обряжаете его или в шутку? спросил доктор.
– Хорошенькое дело, доктор! Человек собирается совершить восьмой прыжок, а вам все шутки.
– Правда, Таграй?
– спросил доктор.
Таграй, пристегивая ремни, кивнул головой.
Но, несмотря на серьезные приготовления, никто не верил, что Таграй действительно собирается прыгать.
Андрей Андреевич сел в самолет, вслед за ним полез Таграй.
Самолет набрал высоту, сделал несколько кругов
Каждый раз перед прыжком Таграя у него у самого нервы напрягались до предела. Он был совершенно спокоен за своего ученика, но что-то всегда настораживало его. Андрей Андреевич посмотрел на Таграя, они молча обменялись улыбками. И когда самолет вышел опять над озером, мотор сбавил обороты.
– Приготовься!
– крикнул Андрей Андреевич.
Уверенно, осторожно, твердой поступью Таграй вышел на плоскость. Он поправил полуавтомат, вытяжное кольцо и, увидев, как Андрей Андреевич взмахнул рукой, ринулся вниз.
Толпа замерла, вырвалось многоголосое "ах", но над Таграем уже образовался купол, словно крыша маленькой яранги.
Человек с парашютом падал не прямо, а несколько наискось, в сторону. Люди побежали к нему, сшибая друг друга. Не успели они добежать, как Таграй коснулся ногами снега, повалился на бок и, быстро вскочив, стал собирать парашют.
Люди схватили Таграя и с веселыми криками стали качать его.
– Довольно, довольно! Вы поломаете меня!
– кричал Таграй.
Они поставили Таграя на ноги и вдруг увидели на лацкане его пиджака значок парашютиста.
Чукчи разглядывали значок. Казалось, что перед ними стоит и Таграй и не Таграй.
А он улыбался, радостный, взволнованный, не зная, с чего начать разговор. Он словно вообще утратил способность разговаривать.
Над ними низко пролетел самолет, и все видели, как Андрей Андреевич помахал рукой.
В ответ Таграй замахал обеими руками. Самолет полез к облакам, перевернулся вверх тормашками.
– Это мертвая петля, - восторженно заговорил наконец Таграй.
Прыжок с парашютом всех взволновал. Люди долгое время даже не решались заговорить с Таграем. И лишь спустя немного времени послышались вопросы:
– Не испугался ты, Таграй, когда отделился от самолета?
– О чем ты думал, Таграй, когда повис в воздухе?
– Не страшно ли?
Таграй чувствовал себя настоящим героем. Окруженный большой толпой учеников, он рассказывал:
– Когда я учился в первом классе и когда в первый раз прилетел самолет, я подумал: наверно, эти русские, которые летают, не люди. Не верилось, что человек может так летать. Теперь все мы верим. Потом, когда я узнал о парашюте, я очень заинтересовался им. Но все-таки прыгать с такой высоты было страшно. Когда я учился у пограничников летать, один раз видел, как красноармеец прыгнул. Было очень высоко. Я первый раз видел живого человека, который прыгал. И он мне сказал, что совсем не страшно. Нужно быть только спокойным и, самое главное, смелым. Тогда мне захотелось самому прыгнуть. Думаю: "Попробую, все равно". Я решил прыгнуть. Когда в воздухе я залез на крыло, мне вдруг стало так жалко расставаться с самолетом, что я чуть-чуть не вернулся обратно. Я взглянул на Андрея Андрея и испугался, что он узнает мои мысли. Не думая больше, я взял
Ребята, зачарованные его рассказом, стояли, словно онемев.
– Андрей Андрей сказал, что скоро организует у нас аэроклуб. Тогда смогут учиться все, кто хочет.
– Правда, Таграй?
– почти в один голос спросили они.
– Правда!
И УМЕРЕТЬ ЧЕЛОВЕК ХОЧЕТ ПО-НОВОМУ
Легкий южный ветерок, как тепловатая вода, ласкает лицо. Так и хочется идти навстречу этим мягким воздушным потокам.
В такую погоду в чукотском стойбище большое оживление. Дети носятся между яранг, как разыгравшиеся молодые оленята в хороший, ясный северный день. Ватагой они бегут к морю. Они подбирают ракушки, хорошо отшлифованные, красивые камешки. Увидев на берегу морскую капусту, выброшенную волнами, они с криком вперегонки несутся к ней и, схватив, с удовольствием жуют ее.
Обычно, подъезжая к поселку, еще издали слышишь их многоголосый шум и гам. Но сегодня не слышно и не видно детворы.
Сегодня, в это ласковое утро, в поселке необычно тихо. Будто все сговорились молчанием встретить этот тихий, спокойный северный день. Собаки, отлично чувствующие настроение человека, и те притихли. Может быть, здесь случилось какое-нибудь несчастье? Но и шаманский бубен не гремит в этой тягостной тишине.
Чей покой оберегают люди?
В яранге, на оленьих шкурах, лежит человек и редкими вздохами ловит воздух, которого так мало в небольшом меховом пологе. Он шевелит губами, глаза закрыты. Вокруг него молча сидят люди и смотрят на ввалившиеся глаза. Наконец глаза открываются.
– Пить...
– слышится слабый голос.
Больного заботливо приподнимают и помогают ему напиться из чашки. Больной делает несколько глотков.
– Вот теперь лучше.
Над ним склоняется пожилая женщина:
– Плохо тебе, Тнаыргын? Тяжело? Или облегчить твои мучения?
Женщине жаль хорошего старика. Она ждет, когда он попросит задушить его. Трудно смотреть, когда болеет хороший человек.
– Да... тяжело...
– говорит старик.
– Люди, может, болезнь уйдет от меня? Надо помочь ей уйти.
Он открыл глаза. Женщина опять склоняется над ним и тихо говорит:
– Эненылин* сказал, что нельзя изгнать из тебя злого духа. Он сказал, что ты - летающий поверху человек. Только смерть через удушение спасет тебя.
[Эненылин - шаман.]
Старик вяло пошевелил рукой.
– Не надо... Пусть я умру по-новому, без ремня на шее. Пить... Я сдружился с русскими... Они достойны моей дружбы. Может, русский доктор захочет приехать ко мне? Может, он изгонит болезнь мою?
К старику подполз Ульвургын.