Чумная экспедиция (Сыск во время чумы)
Шрифт:
Архаров только рукой махнул и снова присел, подставляя Левушке ладони. Тот мигом оседлал забор, соскочил и побежал к калитке. Но, когда Архаров неторопливо подошел к ней, оказалось, что она была отперта и лишь для видимости прикрыта.
– Стало быть, дьячка и дома нет, - сделал он разумный вывод.
– Вот ладно было бы, кабы там у него и стоял сундук с деньгами.
Вслед за Архаровым на двор вошел и Никодимка.
– А дело неладно!
– заметил он.
– Костер-то еле тлеет.
– И что?
– не сразу понял
– Дармоед прав. Некому было за костром следить, - сказал Архаров.
– А это первый способ обороняться от чумы. Ну, пойдем, благословясь… Стой! Ты тут останься.
Архарову сделалось тревожно. Отчего - он и сам еще не знал. Коли по внутреннему ощущению - казалось, будто за домишком следят. Из щелей в заборе, из кроны низкой яблоньки, с соседских крыш… отовсюду!
Некто незримый ждал, чтобы Архаров с Левушкой вошли и увидели… а что увидели?
Может, то, что им видеть не след?
Левушка и Никодимка встали у порога с обеих сторон весьма нелепым караулом: один - в кафтане, с кружевом на груди, с галуном по переду и обшлагам, при шпаге, другой - в рубахе распояской, при ведре и большой мочальной кисти, на которой засыхала красная краска.
В сенях Архаров споткнулся и едва не грохнулся.
Он вошел в комнату и тут его словно подменили.
Сперва он замер, как замирает любовник, крадущийся к своей прелестнице по коридору чужого дома, при стуке неизвестно чьих шагов. Затем обвел комнату медленным взглядом - при этом, сам того не осознавая, собрался в стойку бойца, левый кулак подведя к груди, правый - к подавшемуся назад правому плечу. И тогда лишь оглядел помещение.
Такую осторожность он проявил впервые в жизни.
Помещение было нищее. Никаких признаков устроенного житья там не имелось - а на книги Архаров попросту не обратил внимания. Странным было, что тут живет дьячок, особа богобоязненная и состоящая при храме Божием. Архаров прошел чуть вперед и увидел у печи лавку, а на лавке - спящего человека. Спящего с запрокинутой головой и приоткрытым ртом. Он был покрыт от шеи и до ног старым одеялом.
Света из высокого окошка было довольно, чтобы разглядеть лицо - темное костистое лицо, с темными же волосами надо лбом, свисающими на подушку. Архаров сделал еще шаг к этому человеку и понял, что сон не простой - человек не дышал. На всякий случай Архаров присел, упираясь руками в колени, и долго прислушивался.
Наконец он окончательно убедился, что перед ним покойник. Тогда он отступил назад - хотя Матвей и толковал, что чума распространяется не через миазмы, а через соприкосновение, но все равно сделалось страшновато.
Звать Левушку Архаров не стал - ему казалось, что в одиночестве он лучше поймет, что тут произошло. Человек не был Устином Петровым - приметы не совпадали. Человек оказался в доме дьячка Петрова, сам же дьячок сгинул неведомо куда, его безнадежно ждали во Всехсвятском храме, он несколько дней не появлялся
Но никто и словом не обмолвился, что Петров подхватил заразу!
Давешняя соседка наверняка знала бы об этом - соседи в таких случаях старались хотя бы воды болящим принести Христа ради. Знали бы и в храме. Опять же - красного креста на воротах не имелось, а спасительный костер, охватывающий вонючим дымом всякого, кто входил в домишко и выходил из него, тлел, не погас - стало быть, еще несколько часов назад кто-то им охранялся от чумы… хотя поди знай, сколько, жечь навозные костры Архарову еще не доводилось…
Архаров стал вспоминать, что было, когда они с Левушкой пытались выманить Устина из запертого дома. Устин нес околесицу и наотрез отказывался впустить людей, которые сулили ему целый рубль. Очевидно, уже тогда у него лежал зачумленный… и это мог быть только пропавший мастеровой Митька!
Архаров быстро вышел из домишка.
– Ступай сюда, дармоед, - велел он Никодимке.
– Ты ведь из здешних, наверняка видал того блаженного, который деньги на всемирную свечу собирал!
– Издали-то видал, - признался Никодимка, - а близко лезть хозяйка не велела.
– Что, ни гроша не пожертвовал?
– Хозяйка сказала, что в надувательствах она никому не потатчица, - тут Никодимкина рожа сделалась лукавой.
– Ее так еще покойный Иван Иванович учил…
– Что за Иван Иванович?
– напрочь забыв Марфины байки, спросил Архаров.
– Сам Иван Иванович Каин, царствие ему небесное!
Архаров вздохнул - усопший Ванька Каин был на Москве (уж во всяком случае в Зарядье!) превеликим фаворитом.
– Пошли, глянешь. Не бойся, издали глянешь. Заразу не подхватишь.
Никодимка ведро оставил у порога, а с кистью расставаться не пожелал.
Подошли к телу, насколько хватило Никодимкиной храбрости.
– Он это… - сказал Никодимка.
– Точно - он. Да только…
– Что?
– Сказывали, коли кто от моровой язвы помер, у тех рожа темная, багровая, страшная.
– А не мерещится?
– видя впечатлительность Никодимкиной натуры, спросил Архаров.
– А с чего бы чуму черной смертью звать стали?
Архаров подумал, подошел поближе - и тут ему показалось странноватым положение покойника: словно бы к лавке был привязан.
Архаров сделал еще шаг и дернул за одеяло.
Тут оказалось, что одеяло-то к нему приколото ножом, вошедшим прямехонько в сердце. Кабы Архаров сразу подошел поближе - то и увидел бы нож, а так черная роговая рукоятка потерялась в игре теней.
– Мать честная, Богородица лесная… - прошептал он.
– Ахти мне!
– завопил Никодимка и попятился.
– Ахти мне, детинушке! Ахти мне!
С тем он задом ввалился в сени, там загрохотало и, судя по возмущенным Левушкиным возгласам, сожитель и дармоед, выскочивши во двор, понесся куда глаза глядят.