Цикл "Детектив Киёси Митараи. Книги 1-8"

Симада Содзи

– Вот об этом я и говорю, – сказал Камияма.

– Об инфу?

– Да. Это самый большой позор, который знала деревня Каисигэ в прошлом.

– О чем вы говорите?

– Я многое слышал об Инубо из «Рюгатэя». Я не люблю слушать сплетни о семьях других людей. Однако в данном случае это может послужить оправданием госпожи Икуко Инубо… Но, может быть, это и не имеет смысла.

Я молча ждал. Его рассказ наконец-то начал приближаться к сути дела.

– Теперь этот обычай совершенно устарел. И я хочу, чтобы вы, слушая меня, помнили об этом. Лучше всего, чтобы те, кто вроде меня знает об этом, унесли эти знания с собой в могилу. Хочется насколько возможно скрыть это от посторонних.

Сейчас все эти нравы ушли в прошлое, и деревня от этого только выиграла. Особенно молодые люди – они ничего не знают о прошлом этой деревни. Вот почему инцидент с Муцуо молодежь понимает неправильно… Однако, я думаю, пусть так и будет. Если считать, что Муцуо – единственный, уникальный человек-демон, то это поможет защитить честь деревни. Значит, это и хорошо… И сам Муцуо, вероятно, не будет возражать против этого с того света. Однако и то, что вы говорите про Инубо, и этот инцидент, безусловно, тесно связаны с долгой позорной историей этой деревни. Но раз уж раскрыть преступления невозможно без того, чтобы выставить все это на белый свет, то ничего не поделаешь.

Камияма снова замолчал.

– Что это за рубцы на теле Икуко Инубо?

Я немного разозлился и перешел к той теме, о которой хотел узнать больше всего.

– Может быть, следы какого-то наказания?

– Наказания?

– Да, мне так кажется. До меня точно доходили какие-то слухи на этот счет.

– Наказание… кто и по какой причине мог ее наказывать…

– Ведь там, в доме, есть мастерская кото. Поверхность инструмента из павловнии обжигают раскаленным до красна мастерком, так что этот мастерок, должно быть, могли использовать, чтобы наказать ее, когда она была еще молодая.

– По какой причине?

– Так ведь вы сами видели… Я не знаю, как это сказать… Ну, в общем… это, вероятно, потому, что она пускала к себе слишком много мужчин.

– Это она-то?

– Наверное, домашние, родители или муж, много раз говорили ей об этом, но она так и не отказалась от своих недостойных привычек. Вот почему я не раз слышал неприятные слухи о ее наказаниях. Если эти слухи доходили даже до меня, человека твердого и прямолинейного, то нет сомнений, что в деревне только об этом и говорили.

Я был ошеломлен. И это о той самой строгой женщине?!

– Она на самом деле была своего рода знаменитостью в деревне. Одно время даже ходили слухи, что редко можно найти здесь мужчину, который не сделал с ней этого. Я не знаю, насколько это правда, но если это правда хотя бы наполовину, то, значит, люди не так уж и лгут.

Я не сразу смог отреагировать на обрушившуюся на меня невероятную информацию.

– Говорили, что она психически больна или что-то в этом роде. Даже когда ее сурово наказывали или запирали где-нибудь, ее помыслы никуда не исчезали. Вот про нее и говорили, что она нимфоманка или что-то в этом роде. Но я так не думаю. На самом деле так вела себя не только она одна. Ее поведение – это, так сказать, возвращение к обычаям предков. До войны все в этой деревне были такими. Попросту говоря, в некоторых частях деревни происходили непристойности. Мужья по ночам забирались к чужим женам, а женщины ждали их. Таковы были не укладывающиеся в голове нравы.

– Не может быть, – удивился я, – вы хотите сказать, что, например, встретив на улице понравившуюся женщину, ее сразу же вели к себе домой?

– Ну нет, не совсем. Все не так просто. Развратные нравы в этой деревне по иронии судьбы возникли из-за жестких запретов. Молодым мужчинам и женщинам не разрешалось ходить рядом по улице, им нельзя было разговаривать, кроме как для сообщения необходимой информации, не позволялось вместе ходить в кинотеатр. Любовь, конечно, тоже была под запретом; никаких браков

по любви. Вот этот моральный экстремизм и привел к обратному результату.

Некоторое время я не мог говорить. Наконец становилось ясно, почему все говорили мне про «рок», «судьбу» и «карму», а Камияма и другие крайне неохотно шли на разговор. Но я все еще не мог в это поверить.

– И что, это одобрила вся деревня?

Камияма криво улыбнулся:

– Ну, я думаю, это было молчаливое соглашение…

– Значит, муж не мог жаловаться, если кто-то по ночам навещает его жену? – сказал я.

– Нет, это не так, – сразу же ответил собеседник, – на самом деле я, например, никогда не имел к этой глупости никакого отношения. Те, кто этим занимался, должно быть, как-то договорились между собой. Эти люди были, что называется, на одной волне. Если это не у меня дома, мол, то и ладно. Это целая сложная политика. Японцы ведь мастера на такие вещи. Часто решения подобного рода принимаются с учетом соотношения сил и в то же время уровня близости между людьми.

– Почему же появился такой обычай?

– Так ведь это горная деревня, общество в ней изолировано от остального мира. Развлекаться здесь было негде и нечем, и вот, например, когда мужчины как-то собрались выпить, тут, наверное, все и закрутилось. Но это я только предполагаю.

– Трудно поверить. Но ведь и беременность могла случиться?

– Да…

– А если у моей жены родится чужой ребенок…

– Наверное, такое бывало. Вот почему в этих местах издавна существует традиционная песня, в которой говорится о том, как делать аборт. Думаю, такие песни существовали по всей Японии, но здесь она сохранилась до наших дней, и мне часто говорили, что она – большая ценность для исследователей фольклора.

– И что, к этому часто прибегали?

– Вроде да. Раньше в деревне были только повитухи, о гинекологах никто не слышал. Возможно, с начала эпохи Сёва абортов стало меньше, но, скорее всего, в прошлом это было обычным явлением.

– Я думал, что аборты делали, чтобы уменьшить число ртов в семье…

– Конечно, и это тоже, но, боюсь, дело не только в этом. Главная цель была в том, чтобы избавиться от чужого ребенка, если женщина чувствовала возможность его появления после ночного визита.

Я снова был ошеломлен. Мне не приходило в голову посмотреть на проблему абортов с этого угла. Рушились привычные представления, казавшиеся мне незыблемыми.

– А как же женщины? Это же так тяжело…

Камияма засмеялся:

– Перед вами пример госпожи Икуко.

– Ну, такие, как она, особый случай…

– Нет, не в этом дело. Я думаю, это средство дать свободу супругам, которым стало неинтересно друг с другом. Конечно, это женщины в первую очередь выбирали себе мужчин. В Японии этот обычай действительно был распространен со времен Эдо.

– Это правда?

– Во фривольных книжках времен Эдо такая вещь, как обмен мужьями и женами, встречается очень часто. Мы уже говорили о том, что большинство укиё-э были эротическими картинками, или тем, что мы сейчас называем порнографией. В духовной культуре простого народа Японии с давних времен была такая непристойная составляющая. Еще со времен «Кодзики» [450] .

Я наклонил голову и задумался.

– Я всегда считал, что Япония – страна строгих моральных норм, – сказал я.

450

«Кодзики» (яп. «Записки о деяниях древности») – один из древнейших памятников японской литературы, созданный в VIII в.