Цитадель
Шрифт:
Ощутив такое трогательное прикосновение, Тамара поняла, что он решился. Мягко улыбнулась и положила ладонь на его руку. Никогда раньше она не чувствовала подобной глубины, торжественности чувств, как сейчас. От мгновения, переполненного нежностью, чистотой, она едва снова не расплакалась.
– Ты так красиво улыбаешься, – прошептал Ло, и Тома снова не сдержала слез.
Проводив его, она еще долго смотрела в окно, пытаясь успокоиться и совладать с собой. Как достойный мужчина этого мира, Долон не захотел порочить ее в глазах братьев и,
Томке впервые стало стыдно за настойчивые, бесстыдные домогательства к Долону.
«Стареешь, Тамара!» - улыбнулась она.
Глава 4
Утро началось с оглушительного грохота. Томка чуть не описалась от испуга. Подскочила и уставилась на ходящую ходуном дверь. Решив, что пришли за ней, заметалась, но неожиданно ее охватила такая ярость.
«Достали!» - шипела она, подлетая к двери.
– Шевелись, опаздываешь! – раздался желчный голос Иваи, но, к ее удивлению, от Тамаа ответа не последовало. Темная молча затворила дверь и уже через мгновение вышла одетая, с собранными в хвостик волосами.
Ива не могла идти в безмолвии, до того хотелось поглумиться над Тамаа, припоминая ночной позор, но та равнодушно игнорировала выпады и гордо вышагивала, всем видом показывая, что недосягаема для любых насмешек. И все же Ивая не оставляла попыток куснуть.
– Что, пауков объелась? Мина, будто переела, смотреть тошно. На меня не рассчитывай, к твоей стряпне не прикоснусь!
Томка продолжала отмалчиваться, демонстративно игнорируя колкости.
– Нечего сказать! Иссяк источник остроумия?! – ее молчание сестра поняла по-своему.
Тамара считала шаги и не собиралась прерываться. Спорить с малолетней, озлобленной дурой значило сравняться с ней, что себе дороже. И Долону.
Чувствуя в Тамаа непоколебимость и даже некоторое поразительное превосходство, Ивая, желая вытащить из нее для начала хоть слово, ускорила шаг и вскоре неслась почти вприпрыжку, но Тамаа невозмутимо терпела неудобства и продолжала молчать. Когда показалась двустворчатая дверь в трапезную, спокойно поблагодарила, и ушла, оставив растерянную Иву.
Ошарашенная необычным поведением, Сестра растерялась и расстроилась почти до слез. Из-за этой дряни Пену и Млоаса затворили, оставив на семь суток на хлебе и воде, а она даже вывести из себя ее не смогла. Ива скривила губы, сжала кулак и саданула бы по стене, если бы не подкравшаяся сзади фигура. Только по одному ненавистному фруктовому запаху, совершенно не шедшему к кислому лицу Бокасы, Ивая опознала ее.
– Плохо стараешься, – вкрадчивым голосом пропела она. – Защити семью, пока не стало поздно. Еще не завершился лунный цикл, а темная принесла столько невзгод. То ли еще будет?! – Ива уловила гадкий смешок.
– Не для меня стараешься, для них! – зло прошептала женщина и свернула в левую галерею.
На
«Оставь Тамаа в покое назло Бокасе, и она восторжествует. Травить, пусть даже случайно в угоду Бокасе - измена Ло и никакого удовольствия! Почему все так сложно?» - раздосадованная Ива топнула ногой и зашагала прочь, надеясь, что тренировка с шестом и несколько выпущенных стрел по мишеням помогут выплеснуть злость и совладать с собой. Есть перехотелось.
***
На удивление, в трапезной было многолюдно.
Стараясь двигаться в меру скромно, в меру с достоинством, Тамара шла к кухне. Однако ее появление не осталось незамеченным. Сидящие за столами Братья и Сестры провожали внимательными взорами. Никто не бросил вслед ни слова, но она чувствовала, как каждый оглядывает её.
Уже прошла две трети трапезной, когда заметила одинокую худую фигуру, склонившуюся над тарелкой и размазывающую ложкой содержимое. Шестым чувством Тома опознала брата Тауша, которого накануне оскорбила, назвав недостойным именоваться братом.
«Дура!» - укорила она себя и, набравшись духа, двинулась к нему.
Мужчина почувствовал чужое присутствие, оглянулся и, увидев стоящую рядом вчерашнюю нахалку, замер.
– Простите меня, брат Тауш, за глупость, – несколько неожиданно прозвучал голос темной. Вчера она была обличающей, дерзкой, сегодня кроткая и благожелательная.
Он поднял синие глаза и отчужденно посмотрел на Томку.
– Вчера я наговорила глупостей и вела себя… - она вздохнула и продолжила: - неумно и недостойно. Слова, сорвавшиеся с языка, обратно не вернуть, но я сожалею и прошу, простите меня.
Тауш продолжал молчать, окидывая взором с ног до головы.
– Я не сержусь, – голосом, полным обиды, ответил он.
– Что еще следовало ожидать от дикой темной? Иди, – он сокрушенно вздохнул, отвернулся и вновь склонился над миской.
– Могу я помочь вам в саду?
– прикрытые синие глаза смотрели недоверчиво, а плотно сжатые губы свидетельствовали, что он, скорее, склонялся гордо отказаться от помощи. Тома добавила: - Садик великолепен, но требует много сил и стараний.
– И умений! – напыщенно поправил мужчина.
– И обязательно умений, – послушно согласилась Томка. – У меня их нет, но я могу убирать ненужную траву, принести воды, тогда у вас останется больше времени на любимые саженцы и плоды.
Брат самодовольно вскинул голову. Тамара почувствовала, что нашла его слабое место.
– Я подумаю. Ступай.
– Благодарю вас, брат Тауш.
Тауш внимательно наблюдал, как темная, еще вчера нахально напиравшая на него, почтительно опустила голову и без препирательств отступила.
«Никак пауков переловила! Один цапнул и ядом вытравил ее желчь?!» – едко пошутил Брат. На темную он был сильно обижен, но работы было так много, а соблазн так велик.