cнарк снарк: Чагинск. Книга 1
Шрифт:
Я проснулся пораньше в надежде поработать – пора было уже и поработать. Установил на подоконник ноутбук, загрузил шаблон и некоторое время понуро вбивал в него весь нехитрый Чагинск, улицы, школы, переулки, три моста, Ингирь и Нельша, Номжа и Сендега, и Козья Речка, и завод «Музлесдревк», и Вильгельм Брант, основавший Брантовку, которая южнее, а после ссудивший деньги промышленнику Свенсону для организации пилорамного производства. Клуб «Дружба» Зинаиды Захаровны – центр притяжения молодежи, чистейшая вода Ингиря, так необходимая для
Я видел юношескую библиотеку, кирпичное двухэтажное здание, некогда принадлежавшее скобяному купцу Кузьбожеву… я секунду помедлил и написал, что в тысяча девятьсот тридцать девятом ее посещал Гайдар, общался с читателями и расписался в книге гостей, возможно, кстати, он ее действительно посещал, он много чего тогда посетил, кто скажет, что нет?
Чагинск набирал мясо.
Здание музыкальной школы. Музыкальная школа известна тем, что ее выпускники завоевывали высокие места на конкурсе Чайковского, нескольким из них прочил широкое будущее сам Муслим Магомаев.
Чагинск наполнялся кровью.
Музей краеведения, бывший Дом провинциального быта. Его основал потомок адмирала Чичагина, фабрикант фарфоровой посуды Брылин. В дальнейшем на основе его мануфактуры было развернуто производство линз противогазов и оптики для прицелов «СВТ», что неслучайно – всем известно, что Чичагины испокон веку стояли на страже обороноспособности и прицелы в танке «Пересвет»…
В дверь номера постучали, я оторвался от компьютера и открыл.
На пороге стоял Хазин. Невыспавшийся, но ему шло, круги под глазами, без очков, не хватает заслуженного фонаря как завершения композиции.
– Мне кажется, Маргарита ко мне клеится, – сообщил Хазин.
Он вошел в номер, сел на стул возле окна и стал быстро есть чипсы из банки.
– Маргарита?
– Наша коридорная. Маргарита Николаевна Наплавкова.
– Ей же лет семьдесят.
– Шестьдесят три, – поправил Хазин. – Она бабушка и ветеран труда, но, видимо, бес в ребро.
– С чего ты решил?
Хазин сжевал последний чипс, вытряс из банки в ладонь крошки и собравшуюся на дне соль съел, запил квасом, после чего сказал:
– Она мне в койку подкинула клопа.
– Живого? – на всякий случай уточнил я.
– Дохлого. Точнее, железного. Еще точнее, серебряного.
Хазин показал клопа, я отметил, что он несколько сплющился.
– Вряд ли это Маргарита Николаевна.
– Она, – заверил Хазин. – Это символический акт. Она подкинула мне серебряного клопа, это явная ворожба. Тебе чего-нибудь такого не подкладывали?
– Я не в ее вкусе.
– Мне кажется, она не слишком разборчива, – вздохнул Хазин. – И я не хочу, чтобы она выкачала мою энергию.
Хазин сделал
– Знаешь, в таких городках мне всегда не по себе, если честно, – признался Хазин. – Все время чудится, что кто-то хочет тебя сожрать. А тебе так не кажется?
– Это называется реднек-синдром, – ответил я. – Городским всегда мнится, что местные не такие. Неправильные. Спят с сестрами, варят самогон, поклоняются Дембеле. И при любой возможности готовы вырезать у городского лоха почки и вырвать зоб. Обычно это не так, обычно…
– Да знаю, знаю… – Хазин тоскливо оглядел мой номер. – Но что-то… Какие-то предчувствия…
– Сегодня репетиция, – напомнил я. – До нее лучше воздержаться.
– А может, наоборот, – возразил Хазин. – Может, лучше не воздерживаться? Кофе есть?
Я указал на комод.
– Хоть кофе есть.
Хазин поставил на подоконник литровую банку, насыпал кофе, залил водой и кинул кипятильник.
– Железный клоп… или оловянный…
– Может, ты его с мышкой перепутал? – спросил я. – Знаешь, есть такие кошельковые мыши, на деньги?
– Это обычный клоп. Самый что ни на есть.
Кофе быстро вскипел, Хазин перелил его в кружку, стал пить, сплевывая на пол куски плохо перемолотых зерен. Я почувствовал, что рабочее настроение начало исчезать.
– У тебя интересный подоконник, – сказал Хазин. – Я раньше не замечал. Особенно в утреннем свете…
Он тут же достал из кармана жилетки цифровую мыльницу, без спроса убрал мой ноутбук на диван и завис над подоконником, прижавшись лопатками к откосу как всякий настоящий фотограф, Хазин легко принимал самые причудливые фигуры.
Не люблю, когда нависают. Пусть не надо мной нависают, а над подоконником, все равно – когда творится даже самая паршивая литература, в окружающем пространстве не должно присутствовать вертикалей. Пришел Хазин, нажаловался на клопа и Маргариту и стал создавать лишние вертикали, жрать мои чипсы, пить мой кофе, прощай, вдохновение. Инспирация исчезла, и я понял, что сегодня уже не смогу беспристрастно описать в своих хрониках успехи завода «Музлесдревк». Впрочем, я и так проработал без малого полтора часа, что было неплохо. Средний локфик создается в среднем за месяц, разумеется, при ежедневной работе порядка трех-четырех часов, лучше в два подхода.
Хазин многозначительно фотографировал щель в подоконнике.
– Маргарита Николаевна Наплавкова хочет выпить мои жизненные соки, – говорил Хазин, с разных углов примеряясь к пейзажу. – Знаешь, мне кажется, в этом сквозит некая тоска, я как Монтессума, продирающийся сквозь безнадежный и бесконечный день…
Когда Хазин с утра умничает, мне хочется подкинуть ему второго клопа, впрочем, может, он уже и пьян.
– …Знаешь, я заметил – если в таком городе живешь больше двух недель, то обязательно приходит некая Маргарита с вялой мимозой в лапках…