Цветик
Шрифт:
– Похоже, что да.
– Не, я всегда ухмылялся, как это 'не могу без кого-то'? А ща с содроганием думаю - далековато я буду, вот найдет себе баскетболиста в этом Свердловске, и гуляй, Ваня. А ведь не отдам, - подвел черту Чертов.
– Фига с два она от меня куда денется. Ухх, какой я собственник, оказывается. Точно, Авер, в глазах темнеет... Вот на танцах, всех задохликов готов был прибить, а они возле неё так и вьются. А моя длиннючая, вреднючая, наивняк, думает, друзья, ага, а то друзья откажутся от такой... Короче, ну вас... раздрай у меня полнейший,
– А ещё и Рязани, и Мамедии, и всех прочих мест, где ступала нога Ивана, свет Георгиевича, Чертова, -добавил Витек.
ГЛАВА 19.
А коза-дереза была в смятении... Нахальный, едучий, приставучий дяденька как-то умудрился залезть в её голову. Скорее не как-то, а по-наглому. Он и раздражал до зубовного скрежета, и интриговал, а ещё когда он лихо поймал её там, на Колпаках, что-то сдвинулось у неё внутри, когда он лежал под ней недвижимый... Испугалась она до заикания, даже Ванечкой вот назвала, потом, правда, злилась на себя, ну какой он Ванечка, громила чикагская! Это, вон, у Альки Мишук, маленький, а тут гора Араратская, амбал старый.
– Ой не ври себе Наташка, когда он твои слезы своей ручищей вытирал, у тебя внутри что-то таяло. А и не фиг, у таких вот нахалюг в каждом населенном пункте по даме сердца, ну его.
И тут же вспоминала жуткий синячище на его ноге. Другой бы с неделю лежал охал, а этому хоть бы хны, вон, на танцы приперся. И, гад-гадский, как-то ловко всех её мелкорослых поклонников оттер. И танцует хорошо, и так надежно в его руках было.
– Ага, - ехидно шепнул внутренний голосок, - а когда поцеловать захотел, испугалась. Боевая, тут же локти выставила, но он, молоток. Не стал нагличать, как этот, теплогорский ухажер...
Как он вопил, когда Натаха засветила ему и в лоб и между ног:
– Да кому ты вообще куда упала, жердина? Радовалась бы, что на тебя внимание обратили! Страшилка местная!
Никто ж не знал, что боевая Натаха потом долго плакала от обиды, а к утру решила, что на фиг всех ухажеров, не родился, похоже, её половинка ещё на свет.
– А этот, столичный, такой же...
– ну не верила Наташка, что этот видный -чего уж греха таить?
– и весь такой жилистый, мускулистый мужик с такой обалденной фигурой, может всерьез ей заинтересоваться... как говорится, рылом не вышла.
Вот и старалась Натаха дяденьку укусить посильнее, а тому амбалу, похоже, наоборот, нравилось её дразнить. Опять же, он Алькиного мужа первейший друг, а у неё вон какой хороший мужик, серьезный, внимательный. А Санька с ним служил, знает, да и так заметно, что не бабник и приставала, а уж как он к Альке относится...
Натаха горестно вздохнула:
– Ладно, скоро уедет дяденька-раздражитель, и будет каждый из них жить как и жил... И не видать тебе куклы, жердина, - горько усмехнулась она.
А раздражитель, посадив в поезд дядьку и мамку Авера, прикинув, что осталось у него всего четыре дня - на пятый уезжать, помрачнел.
– Аль, скажи,
Алька оглядела его:
– Да вроде ничего не вымазано и не порвано..
– Да ты не поняла, что во мне не так, раз коза-дереза от меня шарахается, я вроде дамам всегда нравился?
– А-а-а, вот ты о чём? Вань, ну ты как маленький, девчонка всегда комплексовала из-за своего роста. Думаешь, приятно, когда тебя по-дружески, вместо цветочков и свиданий, оглоблей величают? Она даже сутулиться начала. Я знаешь как её ругала? Видная, высокая, ноги длинные, ладная такая, не пустая. Вань, знаешь какая из неё жена будет?
– Аль, у меня четыре дня всего, я всю голову сломал, как ей сказать, что я... что я на неё круто запал, не интрижка и не на неделю. Я вон Сашке сказал, что побуду вдалеке от нее и, если пойму, что это то, что у вас с Авером, увезу. Два дня назад. А сегодня... вот прям щас схватил бы и утащил. Знаю, что рано, что не поймет, кароче, мозги кипят. Аль, помоги, а?
Он с мольбой взглянул на неё, а Алька ошарашенно молчала. Ванька, полностью соответствовавший своей фамилии, отчаянный, бесшабашный, сидел перед ней со взглядом Миньки, смотрел на неё с надеждой и каким-то отчаянием...
– Вань, ты с ней поговори, вот так, как сейчас. Я почему-то уверена, что она поймет, и, думаю, что ты, дяденька, ей тоже не безразличен. Мало она внимания видела со стороны мужеского пола, вот и не верит, только не вспугни.
– Хотелось бы, чтобы это было так, моя б воля, на руках только и таскал по вашей Медведке. Во, Чертов, до чего дошел, мозги кипят. Я, Аль, дурак, ей куклу пообещал, она вроде обрадовалась, а про себя небось подумала - жадный, старый мудак?
– Вот если не привезешь куклу ей, тогда таким и будешь!
– Аль, да я ей пол Детского мира скуплю, лишь бы... хоть понравиться!!
Появился дед.
Алька спросила:
– Ты где хоть окопался? Ну ладно, Евсееич здесь был, а теперь-то где тебя носит?.
– Да я этта...
– замялся дед.
– Мы с дедой к бабе Нине Мочаловой ходим в гости, - продал Минька.
Алька выпала в осадок...
– Еще скажи, что ты жениться собрался? -Не, чаго уж тяперя, а говОрить усе же интяресно, жизня была не сахар у яё, от и общением узялись время коротать!
– Чё-т в Медведке какой-то воздух не такой стал, химия, что ли, и не весна вроде, вон, осень на пороге...
– задумчиво протянула Алька.
– Дед, ты меня убил. Ещё скажи, что зимовать здесь будешь.
– Не, як жеж вы без мяне, у сентябре рОдим, не, я нямного, до сырой погоды, Ритка согласная.
– Фигассе!
– Не, як ты за мяне...
– его перебил радостный вопль Мишука: - Сееерый!
Как-то резко повзрослевший, возмужавший за лето Сережка легко подхватил племяшку, закружил его, а тот захлебываясь от радости вываливал ему много новостей. Серый улыбался и вместе с ним обходил всех по кругу: обнял одной рукой просиявшего деда, чмокнул выскочившую на крыльцо мамку, пожал руку Витьку, познакомился с Иваном и плюхнулся возле Альки, обнял: