Далекие журавли

Жакмьен Рудольф

Светло-серый костюм, к счастью, все еще висел в своем дальнем углу, скрытый от глаз неразборчивого потока посетителей, предназначенный только для настоящего, знающего толк покупателя.

Мать прытко подошла и пощупала рукав. Затем сняла вешалку с крючка и осмотрела весь костюм придирчивым, изучающим взглядом. Глядя в лицо жены, он пытался прочесть ее впечатление и заподозрил уж было недовольство, потому что жена частенько вступала с ним в спор и любила оставить за собой последнее слово. Но нет, ее тоже убедило высокое качество товара.

— На-ка, примерь, — сказала мать сыну, с безучастным

видом стоявшему рядом.

Однако парень не тронулся с места.

— Ну, чего стоишь? — посмотрел отец недоуменно на него. — Бери костюм — и пошли в примерочную кабину. Точно твой размер, подойдет, как на тебя шитый.

Но сын по-прежнему не трогался с места. Что случилось? Может быть, он заметил надпись у входа в отдел, где говорилось об уцененных товарах?

— Ну, давайте поживей, а то я тесто поставила, убежит еще, если мы тут долго проканителимся, — начала мать поторапливать.

— Не нужно мне этого костюма, — сказал наконец сын, негромко и как-то печально, словно был в чем-то виноват.

Он сказал это матери, которую вообще-то меньше жаловал вниманием и с которой пререкался чаще, чем с отцом. Но именно отец поднял брошенную перчатку.

— Что значит не нужно? Превосходный костюм! Такой костюм ты будешь годами искать и не найдешь. Что тебе в нем не нравится? Самый первоклассный материал, лучшие артисты в таком ходили. Просто, но со вкусом сшит.

Сын молчал. Он избегал отцовского взгляда, на его лице отражались смятение и недовольство самим собой.

— Ну-ка, пошли померяем. Или скажи, что тебе в нем не нравится. Такой отличный костюм! Чистая находка! Он тебе в самом деле не нравится?

— Нет, не нравится, — сказал сын, сказал тихо и несмело, преодолевая робость, но решительно.

— Почему же, милый? — вмешалась мать. Редко случалось, чтобы она принимала сторону отца: не упускала любой возможности хоть немного восстановить исчезающую общность с сыном, но сейчас и для нее справедливость была дороже. — Погляди, как изящно сшит пиджак, даже с разрезом.

Сын упорно молчал. На них уже стали обращать внимание покупатели. Надо было заканчивать эти уговоры, и отец сказал со сдерживаемым гневом в голосе:

— Значит, не станешь носить такой костюм?

— Нет, — ответил сын и выдержал его взгляд.

Отец резко повесил костюм на крючок, повернулся и пошел к выходу, мать и сын последовали за ним. Говорить он больше не мог, злость охватила его, злость на неразумного, несмышленого мальчишку, который так бездумно отворачивается от своего собственного счастья. Он шел быстро, крупными шагами — скорей, скорей уйти от места своего поражения, он пугал движущихся навстречу покупателей своим сердитым видом и, даже выйдя из магазина, лишь тогда замедлил шаг, когда до его сознания дошло, что со стороны все это могло показаться смешным.

С трудом он умерил наконец свой гнев. Необычные, смешанные чувства бурлили сейчас у него в душе. В первый раз случилось так, что сын его не был с ним заодно, не разделил его мнения, даже восстал против него. Конечно, костюм — это мелочь. Не велика проблема. И все же досадно. И просто жаль! Может быть, ему следовало потуже натянуть вожжи, приказать, и все дело? Но нет, это было не в его натуре. Он ненавидел

насильственные решения. Уважать волю других было его жизненным принципом. Да, придется примириться с потерей. А почему, собственно, с потерей? Всего лишь с упущенной возможностью приобрести такой прекрасный костюм.

Все проходит, время залечивает и более глубокие раны, порой то, что заставляло некогда сжиматься сердце, вызывает у нас при воспоминании лишь снисходительную улыбку. Через несколько часов отец настолько свыкся с мыслью о происшедшем, что мог уже поговорить с сыном без ненужной горячности.

— Послушай, малыш, — сказал он за ужином. — Мы должны как-то разобраться в этом спорном вопросе. Не скрываю, меня расстроило твое своеволие. Ты можешь возразить: подумаешь, какой-то костюм. Правильно, не мировая проблема. Но ты должен понять меня, вернее, нас с матерью. Ведь мы хотим, чтобы ты был хорошо и красиво одет. Ну скажи на милость, чем тебе не понравился тот костюм?

Парень молчал.

— Ну, так чем же? Может быть, цвет не нравится?

— Да брось ты его допрашивать, — вмешалась мать. — Я знаю, в чем загвоздка.

— В чем?

— Скажу потом.

— Нет уж, говори сейчас.

— Сказать? — она взглянула в сторону сына, который сидел, понурив голову, как на скамье подсудимых. — Покрой у брюк не модный, вот и все дело.

— Покрой? — удивился отец. — Чего же им не хватает?

— Ах, отец! — воскликнула мать. — Ты вроде живешь не в сегодняшнем дне. Брюки должны быть вверху узкие в обтяжку, а снизу широкие, намного шире, чем у колен.

— Вот как? — Это было для него ново. Он даже не знал, что такие различия существуют и что на них обращают внимание. — Это правда? — спросил он у сына. — Или вы меня разыгрываете?

Парень не ответил, он еще ниже опустил голову.

«Странно, — подумал отец, — неужели из-за этой чепухи. Да, другие времена, другие заботы…»

Он больше не сердился на сына, он его жалел.

«Оказывается, сын обращает внимание даже на такую ерунду. Но он не говорил об этом. За него сказала мать. Значит, он понимает, что это чепуха. И все же не может через нее переступить. Стыдится, но не может. Когда-нибудь он поймет: встречают по одежке, а провожают… Ну что ж, спи спокойно, светло-серый костюм! Жаль, что тридцать лет назад ты не предстал предо мной уцененным товаром! Да что там, не обо мне речь. Сынок вот подрос. Я всегда думал о нем, как о себе самом. Но он и я — оказывается — не одно и то же. Он другой. Вырос новый человек. У него своя жизнь. Со своими собственными открытиями. Со своими собственными разочарованиями и недостатками».

Он бросил беглый взгляд на сына. Мрачное выражение на лице, задумчивая складка между бровями. Какой-то след наверняка останется в нем от этой неосуществленной покупки.

Возможно, именно сейчас надо объяснить ему, что является главным в жизни, что преходяще и что навсегда сохраняет свою ценность, к чему стоит стремиться и что обманчиво. Но он очень устал, голова прямо разламывается. А такой разговор не прост. Он сделает это в другой раз.

— Эх, ладно, — вздохнул он. — Горе не беда, утечет как вода. Что там у нас сегодня по телевизору?