Далекие журавли
Шрифт:
— Лучший балет, нигде больше такого не посмотришь, — заметил отец. — Так танцевать, кроме еще фламинго, никто не умеет.
— Жаль, — вздохнула Лили. — А фламинго я видела в твоей книге. Они такие розовые-розовые. Да? Неужели и они способны на такое? Вот посмотреть бы!..
— Все, представление окончено, и зрителям пора расходиться. Ты права, Лили: прекрасные птицы! А сегодня они особенно старались, наверно, для тебя.
Лили была очарована. Потом еще долго, наяву и во сне, видела она этот чудесный танец на зеленой лужайке. Дома, наедине с собой, она подолгу упражнялась перед зеркалом, стараясь подражать грациозным движениям журавлей.
— А как?.. Как это делается? — спросили любопытные подружки.
Лили показала и тотчас же пожалела об этом. Девочки расхохотались, а громче всех — Зельма, лучшая подружка. В это время, как на грех, проезжал мимо с бочкой на телеге зубоскал Фридолин и закричал на всю улицу:
— Смотрите, смотрите! Журавленок танцует, журавленок!
С того дня и пристало прочно к Лили новое прозвище — Журавленок. Ничего обидного в том, наверное, не было, но сколько слез пролила из-за этого маленькая Лили! И лишь когда отец ласково и нежно называл ее Журавленком, она ничуть не обижалась. Тогда они с папой понимающе переглядывались и нежно улыбались друг другу.
Километрах в пяти от деревни по обе стороны высохшего к лету речного ложа стеной тянутся высокие зубчатые скалы. Здесь царство улиток, ящериц, змей. Отсюда иногда совершают лихие набеги на деревенские курятники лисы, об этом свидетельствует след, отмеченный перьями.
Неодолимо притягивают эти места детей. Таинственность окружает пещеры. Молчаливые стены хранят загадочные знаки и рисунки. Чудесные места для мальчишеских игр и забав!
Дядя Мюллер, который до самой весны каждый вечер проведывал Лилиного отца, потому что рана на голове заживала плохо, знает немало интересного про эти скалы. Здесь когда-то обитал знаменитый крымский разбойник Алим; в гражданскую войну в пещере под скалой прятался отряд белогвардейцев, который в отчаянной стычке был выбит красноармейцами. Но наиболее частыми гостями этих мест являются цыгане.
— Однажды они угощали меня ежатиной. Да, да! Ох и лакомство, скажу я вам! Мясо нежное, как у жареной куропатки… — Дядя Мюллер, жмурясь от удовольствия, глотает слюну и, видя, как слушатели делают то же самое, добродушно смеется.
Каждый раз, когда рассказывают о скалах, Лили вся превращается в слух. Ах, с какой бы радостью отправилась бы она туда, чтобы хоть разок поглазеть на это таинство.
Но в это воскресенье желание Лили наконец-то осуществится: Лена обещала взять ее с собой.
…С круглой, сплетенной из проволоки корзиной спешит Лили за Леной и ее подругой Аней по дороге к скалам, где они хотят собрать «яйцекраску» — губкообразное, желтое с прозеленью растение, которое мама использует для крашения яиц.
Лена и Аня поют в два голоса: «О, если б я умела петь на тысячу ладов…» Приятная мелодия… Но тысяча ладов! Зачем? Лили почему-то думает, что, умей Лена петь на тысячу ладов, она бы на все лады уши прожужжала: «Я запрещаю! Я запрещаю!»
Лили, опасаясь, как бы ее не прогнали домой, держится на всякий случай позади Лены и Ани: у них ведь всегда полный короб каких-то секретов.
Синие глазки — два василька — радостно светятся на бледном личике Лили. Маленькое сердце ликующе трепещет, будто соревнуясь с жаворонком. Высоко-высоко в небе июльское солнце играет в прятки с облачками-барашками.
В голове Лили мелькают разные мысли…
Как красиво поет Лена! И сколько она знает песен!
— Они думают, если я в свое время окончил гимназию, то примкну к их своре, и меня смогут использовать в своих черных делах! Как бы не так! А как я учился, как добился образования, они знать не хотят. Невдомек им, что я потом десять долгих лет спину гнул и выплачивал пройдохе Винкелю каждый рубль, каждую копейку с процентами и даже с процентами от процентов за все мои годы учения. И чтобы я… чтобы с этими живодерами… волками…
Лили словно мышонок притаилась тогда в углу и жадно ловила каждое слово взрослых.
— Не распаляй себя так, Рейнгард! — начал успокаивать отца дядя Мюллер. — И да будет тебе сказано: все прекрасно знают, кто за каким столом всю жизнь просидел: ты с нами — за пустым, а эти тунеядцы-дармоеды — за полным. Вот так-то.
— И что вообще имел сельский учитель в царское время? Жалкие гроши, нищенское подаяние! Я был вынужден оставить преподавание, потому что не мог прокормить семью.
— Ну, а потом, в крестьянстве, тебе разве лучше жилось?! И да будет тебе сказано, Рейнгард: пока в деревне верховодит кулацкое отродье, ни мы, ни наши дети никогда не будем сыты. Наш сельский Совет должен наконец…
С приходом весны в деревне появился долгожданный трактор, управляемый чернявым Эмилем, бывшим батраком кулака Цейслера… Сколько волнения, сколько радости тогда было! Двуногих волков вместе с их прихвостнями изгнали из деревни, и в ней сразу стало как-то светлее, просторнее, словно в комнате, когда после большой уборки мама вновь расставляет вещи по местам. В каменном доме с большими окнами обосновались теперь сельсовет и артельное управление. И Лили может безбоязненно ходить по деревне: Пауль Вольф ее уже не преследует.
Члены артели с утра до поздней ночи все до одного на ногах: они полны решимости добиться наконец лучшей доли.
— Мы, десять бедных церковных мышей, как назвал нас толстопузый Вольф, не только кошке, а самим волкам хвосты прищемим, а?! — посмеивался дядя Мюллер. — Нас теперь и не десять вовсе, а пятнадцать, считай. И да будет вам сказано: скоро нас станет еще больше!
Недавно папа посадил вдруг Лили на колени и сказал:
— Ты, доченька, не прогадала: знала, когда на белый свет явиться. Ты обязательно будешь учиться! И близнецы тоже. Вы должны получить образование. Знаешь, как теперь нужны грамотные, способные люди! Жаль только, что остальные уже повзрослели…