Далеко не близко
Шрифт:
Он пощупал голову и проверки ради покачал ей.
— Ни следа похмелья. Забавно...
— Забавно? Ты в самом деле отметил? Что ты сделал?
— Пошёл на пляж, покатался там, а затем отправился в бар и поболтал с... — он приостановился и недоверчиво моргнул потоку воспоминаний, — с фокусником из старого водевиля. Он показал мне пару забавных штук, — неуклюже заключил он.
— Рада, что ты хорошо провёл время. И когда ты в следующий раз получишь такой солидный гонорар, обещаю, у меня не будет болеть голова. Надеюсь. А теперь вставай; даже человек, выигравший
Душ, а вслед за ним кофе и томатный сок вновь сделали мир вполне разумным и правдоподобным. Клыкастые демоны и томатный сок просто не могут поместиться в одну модель мироздания. Равно как и Линда с обязывающим ежедневно грешить проклятием. Законнический рационализм Гилберта Айлса вновь заявил о себе в полный рост.
Желобесы-Тельцины — никогда не высказывать непреднамеренных желаний; воистину — хвосты с серебряной чешуёй, которые душат в полночь, были самой треклятой фантазией, какую только мог породить пьяный разум.
Гилберт Айлс беспечно пожал плечами и насвистывал всё время, пока брился. Он затих, осознав, что насвистывает ту лишённую всякой мелодии тему, на которую демон — воображаемый, конечно — распевал рифмованное проклятие.
Он прожил вполне нормальный, спокойный день, поработав достаточно напряжённо, чтобы отогнать все мысли о демонах и желобесах. В деле об убийстве Чезьюбла неожиданно возникло осложнение. Милая старушка — идеальная приманка для присяжных — должна была стать неожиданным свидетелем алиби Рольфе, но внезапно объявила, что ей нужны две тысячи долларов, иначе она скажет правду.
Это потрясло как Айлса, так и его партнёра Тома Эндрюса. Они верили этой свидетельнице и выстроили на её словах всю линию защиты. Это внезапное разоблачение означало сперва долгое совещание на предмет, можно ли обойтись без неё — у них бы не получилось, — затем осторожный и трудный разговор с Рольфе в тюрьме и, наконец, полдня попыток собрать две тысячи до установленного срока на закате.
Затем Линда встретилась с ним в центре поужинать и сходить в кино, а потом они немного потанцевали, компенсируя торжество, омрачённое головной болью. Они даже сыграли в игру “помнишь-до-того-как-мы-поженились”, на полчасика припарковавшись на вершине холма недалеко от дома.
Домой они вернулись почти что в половине первого. Затем Айлс решительно пожелал жене доброй ночи и удалился в кабинет для последней проверки показаний свидетелей обвинения на предварительном слушании.
Там, сидя один в тихой, обшитой сосновыми панелями комнате, он впервые после утреннего бриться подумал о желании и проклятии. С полуночи прошёл уже час. Весь день он был слишком занят, чтобы уделить греху хоть мгновение. А шея его всё ещё была решительно не задушена. Он улыбнулся, пытаясь понять, какое странное сочетание подсознательных воспоминаний породило тот пьяный кошмар. Да уж, изобретательное у него воображение.
А затем, в качестве финального штриха прямой улики, он произнёс:
— Срибердеджибит!
Демон сидел на столе, скрестив ноги, размер его колебался, а жалобный скрип бивня
Гилберт Айлс потерял дар речи.
— Ну? — проговорил, наконец, демон.
— Ну... — проговорил Гилберт Айлс.
— Ты вызвал меня. В чём дело?
— Я... Ты... Я... Ты существуешь?
— Слушай, — упрекнул Срибердеджибит. — Я существую? Отличный повод вызвать меня спросить про это. Я философ? Ты существуешь? Вселенная существует? Откуда мне знать такие вещи?
Айлс с некоторой опаской покосился на серебристый хвост.
— Но... уже далеко за полночь.
— И что? Зачем мне материализовываться, если ты меня не зовёшь, а мне не нужно тебя прикончить?
— И тебе это не обязательно?
— Зачем? Ты совершил ежедневный грех.
— Когда? — нахмурился Айлс.
— Организовал подкуп свидетеля, разве нет?
— Но это... это всего лишь повседневная работа.
— Правда? И ничто тебя внутри не кольнуло, когда ты решил это сделать? Разве ты не говорил себе в юности, что не будешь подобным юристом, о нет? Разве ты не согрешил против себя таким поступком?
Гилберт Айлс ничего не ответил.
— Могу я теперь идти? — потребовал Срибердеджибит.
— Можешь идти.
Демон испарился. Айлс ещё долго в ту ночь сидел в кабинете, уставившись на стол, но не видя стенограммы.
— Том, что касается липового свидетеля для Рольфе, не уверен, что нам стоит её задействовать.
— Не задействовать её? Но без неё всё дело развалится.
— Не обязательно. Думаю, мы в любом случае перегибаем палку, настаивая на невиновности. Еслп мы проиграем, это будет значить для него газовую камеру. Но если мы пойдём на признание вины в меньшем деянии, то, возможно, добьёмся для него пяти или десяти лет.
— И это после того, как мы заплатили две тысячи?
— Их платил Рольфе. И он может себе это позволить.
— Чушь, Гил. Ты что, уроки этики мне тут даёшь?
— Едва ли. Но это небезопасно. Ей нельзя доверять. Она может потребовать большего. Может даже продаться обвинению и позволить сломать её на перекрёстком допросе. Может шантажировать нас угрозой сознаться Ассоциации.
— Может быть, ты и прав. Если смотреть под таким углом... Слушай, да махнём мы на это рукой. что ты ещё нашёл?
— Ничего особенного. О, мне попалось кое-что насчёт судьи Шекфорда. Ты знаешь, что в уединении своих покоев...
Гилберт Айлс оутил освежающее облегчение. Он не станет одним из этих придурков, болтающих об этике. Боже праведный, нет. Но одно дело небрежно согрешить против самого себя, и совсем другое помнить и осознавать, что грехом ты спас свою шею.
Ещё одной проблемой стало убедить Рольфе изменить показания. Это удалось сделать только после того, как Айлс нарисовал чрезвычайно живую картину того, как милая старая леди, продавшись обвинению, доставляет Рольфе прямо в камеру смертников. Затем нужно было встретиться с полицейскими, подготовить документы и всю новую страгегию, тщательно обсудить её с Томом Эндрюсом...