Дальние пределы человеческой психики

Маслоу Абрахам

добровольную саморедукцию к конкретному, вплоть до очевидно дурных

последствий, прекрасно описанных Гольдштейном.

Очевидно, что мы, психологи, не можем конкретное восприятие счесть

единственным источником истины, единственным благом, не можем

абстрактное познание счесть абсолютным злом. Мы всегда должны помнить,

что самоактуализированный человек способен как к конкретизации, так и

к абстрагированию, в зависимости

от того, чего требует от него

ситуация, должны помнить, что ему по душе как первое, так и второе.

266

Высшее постижение

В книге Судзуки на странице 100 приведен замечательный пример, который

прекрасно иллюстрирует эту последнюю мысль. Там описан маленький

цветок, предстающий перед автором как в его особости с одной стороны,

так и в его богоподобии, преисполненности небесным изяществом,

осиянности светом вечности и так далее и тому подобное - с другой

стороны. Очевидно, что цветок воспринимается не только в его

конкретной особости, но в то же время как Вселенная, не требующая

обязательного учета прочих компонентов для постижения ее величия.

Постигается его высшая, символическая, вселенская сущность, цветок

становится цветком в себе, а не цветком самим по себе. Ведь только

когда цветок представлен наблюдателю как цветок в себе, возможны

рассуждения обо всех этих вещах, вроде вечности, таинства Бытия,

неземного изящества и т. п., только тогда он видится в свете высшей

реальности; говоря иными словами, постижение цветка подобно взгляду

через него в высшую реальность.

Продолжая говорить о цветке, Судзуки критикует Тенниссона за то, что

лирический герой одного из известных его стихотворений срывает цветок,

использует его как объект для размышлений и абстракций и в конечном

счете грубо расчленяет его. Судзуки порицает его за это. Он приводит

Тенниссону в пример японского поэта. Тот не сорвал цветка, не

искалечил его. Он оставил его там, где нашел его. Вот высказывание

Судзуки со с. 102: <Он не вырывает цветок из всеобщности его

окружения, он постигает соно-мама цветка, не цветок сам по себе, но

ситуацию, в которой он находится, - ситуацию в самом широком и

глубоком смысле этого слова>.

На с. 104 Судзуки обращается к Томасу Трейне. Первая цитата хорошо

иллюстрирует понятие <унитивное сознание>, как слияние высшей

реальности с насущной реальностью. Так же удачна вторая цитата на этой

же странице. Но начиная

со с. 105 мы сталкиваемся с полным сумбуром.

Здесь Судзуки начинает говорить о состоянии <наивности>, разумея под

ним унитивное сознание, слияние вечного с преходящим, сближая

унитивное сознание с первичной наивностью ребенка по Трейне. Для

Судзуки как унитивное восприятие, так и первичная наивность одинаково

похожи на возвращение в райские кущи, в Эдем, в те времена, когда с

древа познания добра и зла еще не был сорван первый плод. <Мы вкусили

запретный плод с древа познания добра и зла, и это привело нас к

постоянной привычке интеллектуализирования. Но по сути нам никогда не

забыть, откуда родом эта наивность>. Судзуки считает эту библейскую,

христианскую наивность тождественной <бытию соно-мама>, то есть

способности созерцать особость. Мне кажется, что это очень серьезная

ошибка. Христианский страх перед познанием, ярко выраженный в

библейской легенде о потерянном в результате познания райском

блаженстве, жив и по сей день. Сегодня он выражается в

антиинтеллектуализме, в боязни познания, в боязни ученых и т. п., в

предубеждении, что вера, смирение и простота, то есть наивность в духе

Франциска Ассизского, всяко праведнее заведомо лукавого интеллек-

Заметки о наивном познании

267

туального познания. В христианской традиции мы можем встретить

отголоски убеждения, что наивность и интеллект взаимно исключают друг

друга, что знания мешают простой и наивной вере, а поскольку вера

заведомо важнее и полезнее знаний, следовательно, учиться вредно, быть

ученым опасно или даже пагубно для души, и так далее и тому подобное.

Я могу утверждать, что подобные взгляды проповедуются во всех

известных мне <примитивных> сектах. Все они подозрительно относятся к

знанию любого рода, утверждая, что знание <дано Богу, но не

человеку>*.

Но невежественная наивность отличается от наивности мудреца, от

искушенной наивности. Более того, конкретное восприятие ребенка и его

способность воспринимать вещи в их особости совершенно определенно

отличаются от конкретного восприятия и восприятия особости

самоакгуализированного взрослого человека. Они диаметрально отличны

хотя бы по следующей причине. Ребенок отнюдь не редуцирован к

конкретному, он просто-напросто еще не дорос до абстрактного. Он