Дама с камелиями
Шрифт:
– Что же теперь делать?
– Оставаться вместе, дорогая моя, и дать пройти грозе.
– Пройдет ли она?
– Наверное.
– Но твой отец не остановится на этом!
– Что же он будет делать?
– Откуда мне знать? Все, что может сделать отец, чтобы заставить сына послушаться. Он тебе напомнит мое прошлое, и весьма возможно, что придумает какую-нибудь новую историю, чтобы ты меня бросил.
– Ты отлично знаешь, что я тебя люблю.
– Да, но я знаю также, что рано или поздно тебе придется послушаться
– Нет, Маргарита, я его сумею убедить. Вероятно, происки его друзей вызвали у него такой гнев; но он добр, справедлив; он откажется от своего первоначального мнения. К тому же что мне за дело до всего этого!
– Не говори этого, Арман; я не хочу тебя ссорить с семьей; возвращайся завтра в Париж. Твой отец обдумает положение вещей, ты со своей стороны тоже подумаешь, и, может быть, вы придете к какому-нибудь соглашению. Не спорь с ним, сделай вид, что согласен на некоторые уступки; не настаивай так на привязанности ко мне, и он оставит все по-старому. Не теряй надежды, мой друг, и в одном будь уверен: что бы там ни случилось, твоя Маргарита тебе не изменит.
– Ты клянешься мне в этом?
– Тебе нужна моя клятва?
Как приятно дать себя успокоить любимому человеку! Весь остальной день мы провели в разговорах о наших планах, как будто поняли необходимость поскорее их привести в исполнение. Каждое мгновение мы ждали нового происшествия, но, по счастью, день закончился благополучно.
На следующий день я уехал утром в десять часов, а около двенадцати был в гостинице.
Отца не было дома.
Я пошел на свою квартиру, надеясь там его застать. Но никто не приходил. Я пошел к нотариусу. Никого!
Я вернулся в гостиницу и ждал до шести часов. Господин Дюваль не возвращался.
Я отправился в Буживаль.
Маргариту я застал уже не у окна, как вчера, но перед камином.
Она так задумалась, что не заметила моего прихода. Когда я поцеловал ее в лоб, она вздрогнула, как будто этот поцелуй ошеломил ее.
– Ты испугал меня, – сказала она, – ну, что твой отец?
– Я его не видел. Я не знаю, что это значит. Я не застал его ни в гостинице, ни в других местах, где он мог быть.
– Ну, так завтра ты должен будешь снова его поискать.
– Мне хочется, чтобы он послал за мной. Мне кажется, я сделал все, что мог.
– Нет, мой друг, этого мало, завтра тебе нужно обязательно поехать к отцу.
– Почему завтра, а не в другой день?
– Потому что, – сказала Маргарита, как будто немного покраснев при этом вопросе, – потому что твоя настойчивость проявится сильнее, и от нее будет зависеть скорость нашего прощения.
Весь остальной день Маргарита была очень озабочена, рассеянна, печальна. Я должен был по два раза повторять ей вопрос, чтобы получить ответ. Она объясняла эту озабоченность опасениями за будущее, которые ей внушали последние события.
Всю ночь я старался ее успокоить;
Как и накануне, отца не было дома; но, уходя, он оставил мне записку:
«Если вы приедете сегодня со мной повидаться, подождите меня до четырех часов; если я не вернусь к четырем часам, приходите завтра ко мне обедать: мне необходимо с вами поговорить».
Я подождал до назначенного часа. Отца не было. Я уехал.
Накануне Маргарита была печальна, в этот день она была лихорадочно возбуждена. Увидев меня, она бросилась мне на шею и долго плакала в моих объятиях.
Я спросил ее о причине этого неожиданного горя, взрыв которого меня испугал. Она мне не назвала никакой определенной причины и придумывала всевозможные отговорки, которые только может привести женщина, чтобы скрыть правду.
Когда она немного успокоилась, я рассказал ей о результатах моей поездки; потом показал письмо отца, обратив внимание на то, что мы могли его благоприятно истолковать.
Увидав это письмо и услышав мое толкование, она снова зарыдала; я подозвал Нанину. Опасаясь нервного припадка, мы уложили в постель бедняжку, которая не переставая плакала и, крепко сжав мои руки, поминутно их целовала.
Я спросил Нанину, не получала ли Маргарита в мое отсутствие писем и не приходил ли кто-нибудь к ней, чтобы как-нибудь объяснить ее состояние; но Нанина ответила мне, что никто не приходил и ничего не приносили. Для меня было ясно, что со вчерашнего дня произошло что-то важное, что Маргарита скрывала от меня.
Вечером она была немного спокойнее и, усадив меня в ногах своей постели, снова начала меня уверять в своей любви. Потом она улыбнулась мне, но с усилием, потому что, помимо ее воли, слезы все время застилали ей глаза.
Я употребил все средства, чтобы заставить ее открыть истинную причину ее печали, но она все время давала уклончивые объяснения, о которых я вам уже говорил.
В конце концов она заснула на моих руках, но тяжелым сном, который разбивает все тело и не дает успокоения; время от времени она вскрикивала, внезапно просыпалась и, убедившись, что я около нее, заставляла меня клясться в любви.
Я ничего не понимал в этих взрывах отчаяния, которые продолжались до утра. Под утро она забылась сном.
Но этот отдых был непродолжителен.
Часов в одиннадцать Маргарита проснулась и, увидев меня на ногах, оглянулась кругом и воскликнула:
– Ты уже уходишь?
– Нет, – сказал я, взяв ее руку, – я хотел дать тебе поспать. Еще рано.
– Ты когда поедешь в Париж?
– В четыре часа.
– Так рано? А до тех пор ты останешься со мной?
– Конечно, как всегда.
– Какое счастье! Будем завтракать? – продолжала она с рассеянным видом.
– Как хочешь.
– А потом ты будешь меня целовать до самого отъезда.