Дама с собачкой и тремя детьми

Грушина Галина

В этот момент началось какое-то безумие. Надо думать, клака получила сигнал и приступила к работе. Зал разразился стоном (восторженным?) и аплодисментами. Всё слилось в одно сумасшедшее ликование. Зрительный зал и сцена сделались одним целым. Слёзы текли по всем лицам. Кто-то бился в истерике... (может, просто упал, будучи не совсем трезвым?).

Согласитесь, мир Чехова настраивает на тихое сопереживание, а не на бури восторгов, уместные разве после выступления знаменитого тенора. Но это не смущало Немировича. Успех театра довершила умело организованная газетная компания.

На следующий день билеты стали раскупаться,

однако осторожный Немирович назначил повтор "Чайки" только через полмесяца, чему помогла простуда одной из актрис (той самой, с узлом).

Бедняге автору пьесы, находившемуся в Ялте всю ночь не давали заснуть телеграммы из Москвы, передаваемые по телефону, - от актёров и прочих добрых знакомых, сообщавших о небывалом в истории и театра успехе его злополучной пьесы. Вскакивая ночью к телефону, он чуть не простудился.

Увы, не удалось "Чайке" сразу правильно встать на крыло. Остаётся радоваться, что Чехов не присутствовал при "триумфе". Спектакль МХТ был очень плох. Увидев его позднее, Чехов пришёл в ужас и от постановки, и от игры актёров. "Это не моё" - был его приговор.

А что же Лидия Алексеевна?

Внезапно в начале нового 1899 года она получила письмо от Чехова. Она обрадовалась чрезвычайно, несмотря на то что письмо было сугубо деловым. Дело заключалось в следующем. Чехов заключил с крупным издательством Маркса договор об издании своих сочинений, обязуясь представить их все до единого. За давностью лет он не помнил, где и что печатал, и просил Авилову разыскать его рассказы, напечатанные в "Петербургской газете".

"Походатайствуйте, что бы в редакции газеты позволили отыскать мои рассказы и переписать их. Найдите также какого-нибудь человека или благонравную девицу и поручите переписать мои рассказы."

Чувствуя, что обращаться с подобной просьбой к даме не совсем в норме, он добавляет: "Умоляю, простите, что я беспокою Вас, наскучиваю просьбой, мне ужасно совестно, но после долгих размышлений я решил, что больше не к кому мне обратиться."

И в конце самое главное, потому что личное: "По крайней мере напишите, что Вы не сердитесь, если вообще не хотите писать."

Он нашёлся, он написал первым, он по-прежнему думает о ней! Клятвы искоренить из сердца измучившее её чувство, были мигом забыты. Он нуждается в её помощи. Поработать для Антона Павловича - какое счастье! Тут же выразив согласие, она получила в ответ милое письмо, где было уже гораздо больше о личном. Он подробно сообщал о своих обстоятельствах, договоре с Марксом на 75 тысяч ("я теперь марксист!"), своих финансовых делах, жаловался на скуку в Ялте, где купил участок земли и строит дом, и писал, что, судя по всему, с Мелихово придётся расстаться. Для матери и сестры можно купить домик в Москве, куда и он сможет приезжать из Ялты, к которой приговорён докторами.

Новое ликование: он станет жить в Москве. У Алёши там есть знакомый , кК раз занимающийся продажей домов. Она поможет Антону Павловичу и с покупкой дома для родных.

Съездив в марте в Москву, якобы для приобретения мебели в Клекотки, она вместе с комиссионером принялась осматривать продававшиеся дома, подбирая жильё для Чеховых. О приглянувшихся домах она тут же сообщила Антону Павловичу.

Смущённый непрошенной помощью, он поспешил остановить её рвение. "Если куплю дом, то у меня окончательно

не останется ничего. Деньги мои, как дикие птицы, улетают от меня, и через года два придётся поступать в философы." И наконец решительное "нет": "Дома я не покупаю. Нанял в Москве квартиру".

25. П е р е п и с к а р а с с к а з о в

Дело с перепиской чеховских рассказов продвигалось успешно. С разрешения Коли Худекова, племянника, ведавшего газетой, из редакции ей прислали на дом объёмистые подшивки за прошлые годы, и она, лёжа на полу, перелистывала их, чихая от пыли, и выискивала на пожелтевших страницах тексты, подписанные одним из многочисленных псевдонимов Чехова. Рядом стояла тарелка с водой, куда временами она макала руку, смывая с пальцев грязь и типографскую краску.

У них с Чеховым началась бойкая деловая переписка. Каждый месяц по три письма; раньше бывало в год по одному. Он благодарил её за помощь. Но, как она отмечает "Призыва я уже не чувствовала". Впрочем, что-то личное иногда прорывалось. "За Вашу готовность помочь мне и за Ваше милое, доброе письмо шлю Вам большое спасибо, очень большое. Я люблю письма, написанные не в назидательном тоне." "Вы не хотите благодарностей, но всё же, матушка, позвольте воздать должную хвалу Вашей доброте и распорядительности." "Вы очень добры. Я говорил это уже тысячу раз, и теперь опять повторяю. А писательница Авилова мне не нравится. Женщины-писательницы должны писать много."

С помощью мужа она наняла переписчиков, начавших копировать найдённые ею тексты, каждый рассказ в отдельную тетрадку. Готовые копии она отсылала в Ялту увесистыми бандеролями. Чехов продолжал её благодарить. Вскоре в переписке возникла и другая тема - скандал вокруг имени Суворина и суд над ним в Союзе писателей, усердным членом которого состояла Лидия Алексеевна. "Умоляю Вас, напишите подробно, что было в Союзе, когда судили Суворина. С этой просьбой мне больше не к кому обратиться. О, если бы Вы знали, матушка, как возмущает меня этот суд чести! Наше ли дело судить?" (Углубляться в суворинскую историю здесь не станем.)

Работа у Лидии Алексеевны успешно шла к завершению. Близилась Пасха, и Чехов собирался на несколько дней выбраться из Ялты в Москву, что и осуществил. Книппер вспоминает: "Была радостная, чудесная весна, полная волнующих переживаний: создание нового нашего театра, успех и неуспех некоторых наших постановок, необычайная наша сплочённость; большой, исключительный успех "Чайки", знакомство с Чеховым, радостное сознание, что у нас есть свой, близкий нам автор, которого мы нежно любили, - всё это волновало и наполняло наши души."

МаПа писала брату: "Я тебе советую поухаживать за Книппер. По-моему, она очень интересна." В своё время предусмотрительная Мария Павловна выбрала брату в невесты Лику Мизинову и всё ещё не отказалась от своего плана, так что Книппер она рассматривала только как развлечение. "Книппер очень милая, - соглашался брат.
– Конечно, я глупо делаю, что живу не в Москве."

На Пасху он приехал в Москву. "Помню солнечные, весенние дни, - пишет Книппер, - первый день Пасхи, весёлое смятение колоколов... и в этот день пришёл вдруг к нам Чехов с визитом (то есть, в дом Книппер; она проживала с матерью и родными), - он, никуда и никогда не ходивший в гости."