Данэя
Шрифт:
И снова опустились головы, спрятались глаза – к этому ещё никто не был готов. Хоть были здесь и те, кто когда-то намеревался это сделать. Но теперь – нет. Она поторопилась.
Напрасно: Эя ведь её предупреждала, что пока ещё нельзя действовать в лоб. А они как-то сразу сникли; разговор больше не получался, и все собрались расходиться.
Ева шла позади всех. Кажется, эта ночь пропала даром.
Они лежали на спине, рядом. Молчали.
Лейли даже подумала, что он сразу уснул: время
Самой ей – не уснуть. Ну, и ладно! Голова ясная: мысли обо всем, что уже услышала. И решение, которое она сегодня приняла почти окончательно.
Он вздохнул.
– Почему ты не спишь, мальчик?
– Думаю.
– О чем?
– Я сегодня разговаривал с ребятами: рассказывал им то, что говорил о неполноценных Лал Старший. И убедился, что мне самому многое не понятно. Я этих неполноценных знаю только по рассказам: что они такое на самом деле, представляю, всё же, недостаточно отчетливо. Мне надо увидеть их самому.
– Ты можешь встретиться с гуриями: это легко.
– Да. Но это меня не устраивает.
– Но с ними как раз и общается большинство людей. Ты получишь представление, схожее с наиболее распространенным.
– Они звали меня с собой на эротические игры.
– Там ты их увидишь достаточно большое количество.
– Но я не могу это сделать: разве ты не понимаешь?!
– Почему?
– Потому, что у меня есть ты. И я не могу, не хочу быть близок ни с какой другой женщиной. Я хочу, чтобы только ты была у меня – как Мама у Отца.
Тупая боль, как последний отзвук, сжала ей сердце: “Сын Дана. Не Дан!”
– Сближение с гурией не является обязательным. Не бойся: пойди – чтобы понять.
– Да?
– Можешь посмотреть и уйти.
– А поговорить?
– С ними?
– Конечно?
– Попробуй.
– Значит, ты считаешь: я могу пойти туда?
– Можешь. Пусть это тебя не беспокоит.
Боль проходила – она успокоилась.
– Лейли!
– Что, хороший мой?
– Лейли! Я очень люблю тебя!
Она прижала его голову к груди, сжала её руками. Всё будет так, как должно быть. “Как у твоих Мамы и Отца”. Последние сомнения исчезли – она решилась: бесповоротно.
... Эта ночь не пропала даром!!!
50
– Учитель, до каких пор мы будем бездействовать? – вопрос Милана Йоргу прозвучал довольно резко.
– По-моему, ты сегодня чересчур возбужден – и потому несколько преувеличиваешь.
– Они развернули свою пропаганду вовсю.
– А ты веди свою. Или у тебя ничего не получается?
– Моя – всё равно, не мешает знакомиться с их идеями всё большему числу людей.
– Но они далеко не всем нравятся.
– И всё же завоевывает себе сторонников. Мы же – фактически отступаем вместо того, чтобы публично выступить против немедленно: пока они не успели организоваться.
–
– Хорошего мало.
– Да? Есть новые сведения от Риты?
– Дан и Эя были у них на студии во время репетиции драмы “Бранд”.
– А! Генрика Ибсена.
– Да. Одним из постановщиков её является Лейли. На постановку этой пьесы Дан, оказывается, возлагает большие надежды. После репетиции он пригласил Лейли, главного постановщика “Бранда”, Поля, и нашу Риту в Звездоград на встречу в кафе со своими учениками.
– Там звездные супруги вещали голосом премудрого Лала?
– Да. Эя повторила то, что когда-то рассказала Лейли: о детях. Потом ещё пригласили их к себе – я думаю, не без умысла. Лейли отказалась, а Рита поехала вместе с Полем и просидела у них почти всю ночь; Дан рассказывал им о Лале, который должен послужить прототипом Бранда. Теперь ряд интересных подробностей: Дан вместе с ними заходил в комнату спящей дочери. Он укладывал её поудобней, укрывал...
– Ну, и что?
– На Риту это произвело наибольшее впечатление: как он это делал, как смотрел на дочь.
– Они апеллируют к неизжитым инстинктам.
– Да. Про Дана и его дочь Рита повторила несколько раз. И ещё пара мелочей: отдал какой-то цветок, который ей захотелось понюхать, и играл на настоящей деревянной скрипке. “Даже если они ошибаются, то внушают мне симпатию”.
... – И вообще, мне перестает нравиться моя роль среди них – эта хитрость, обман.
– Не мы начали. Они нарушили закон воспроизводства, когда им не могли помешать, чтобы поставить нас перед свершившимся фактом. Это что – не хитрость?
– Почему же вы все молчите? Почему не действуете, как они? Или у вас нет уверенности в собственной правоте?
– Вы, вы... Ты почему-то отделяешь себя от нас. Ты – первой встретившая в штыки и появление их детей, и их идеи, которые ты назвала сущим бредом.
– Оттого что совершенно не знала то, что поняли они.
– Тебе начинает казаться, что они правы?
– Да – в чем-то, по крайней мере, хотя для себя большую часть их правды – или заблуждения, называй, как хочешь – я никак не приемлю. Может быть, всё дело в том, что они другие люди – не такие, как большинство нас. Поэтому мы не могли – понять их.
– Можно ясней?
– Можно. Скажи, мой Милан, испытывал ли ты когда-нибудь желание приласкать ребенка? Погладить его по волосам? Или профессор Йорг?
... – Скажи, учитель, испытывал ли ты когда-нибудь желание приласкать ребенка, погладить его по волосам?
– Что?! – Этот вопрос ему уже задавали. Ева. Которую ему удалось тогда обезвредить. Победа, одержанная уверенно, в полном сознании своей силы. Временная, непрочная, как оказалось. – Почему ты задаешь подобный вопрос?
– Не я. Рита. Этот вопрос ко мне и к тебе. К нам всем. Неужели ты не чувствуешь, насколько это серьезно?